Девушка поцеловала меня в губы, крепко обняла и шепнула:
— Я знаю, что ты вернешься. Выживи. Я тебя жду.
Кивнув, я толкнул дверь наружу и вышел в темноту.
Ночь давно вступила в свои права — висела огромная красная луна, освещавшая все как неплохой светильник, если присмотреться после света домовых фонарей. На улице, как всегда в ночном Скарламоне, было пустынно и тихо — ни ветерка, ни шелеста деревьев, и только в кустах назойливо стрекотали аналоги местных цикад или сверчков, монотонно повторяя одни и те же рулады.
Определившись, я зашагал по улице к дому Амунга — я уже знал, где он находится. Впрочем, тут и знать-то было нечего — возле невольничьего рынка, конечно, где ж ему быть! Я еще после первого посещения этого урода выяснил, где он живет, расспросив прохожих, а Рила подтвердила информацию: его дом был одним из самых больших дворцов города.
Идти до рынка было недолго — по ночной-то прохладе, впрочем, прохладой это можно было назвать только с натяжкой: отсутствовали лишь бьющие, как копьем, прямые солнечные лучи, а так-то было жарко, душно и влажно — сказывалось присутствие морских испарений.
Я так и шагал, в чем был во время похода в порт — в запачканной кровью полотняной легкой одежде и деревянной броне. Больше ничего я не стал надевать — шлем и поножи только сковали бы мои движения, я же больше рассчитывал на скорость. Из оружия взял только кинжал, который достался мне при очень неприятных обстоятельствах — несколько минут я таскал его воткнутым в свою спину.
Самочувствие мое было неплохое, с помощью Семени я уже практически залечил нанесенные мне повреждения внутренних органов — по крайней мере, ничего не болело, это точно, а проникающая рана в спине затянулась так, что не осталось и следа.
Заметил: регенерироваться мое тело стало гораздо быстрее, чем тогда, когда только-только я стал сращиваться с Семенем. Под повязку я не заглядывал, чтоб посмотреть, что там сталось с кистью моей руки, но пока я не ощущал, будто бы там все вернулось на свои места.
Варган меня предупреждал, что это довольно длительный процесс — отращивать заново утраченные части тела, и он может занять несколько недель в лучшем случае, так что я не надеялся на быстрый результат. Одно то, что часть тела вообще отрастет, само по себе чудо.
Дом Амунга был темным и громадным, как затонувший «Титаник», и только в его окнах, как огоньки привидений, иногда вдруг появлялись отсветы фонарей. Дом не спал.
Как я и предполагал с самого начала, там к чему-то готовились, и было понятно к чему.
У ворот, ведущих на территорию усадьбы, дежурили пятеро охранников — они внимательно осматривали окрестности и, как только я появился на их горизонте, тут же вцепились в меня взглядами, а когда остановился на улице, напротив ворот, от группы отделился один из мужчин, подошел ко мне и грубо спросил:
— Чего встал тут? Чего глаза пучишь на дом? Проваливай отсюда!
Я выждал паузу, поглядел на грубияна и сказал:
— Иди к своему командиру и скажи, что акома Манагер желает встретиться с Амунгом и передать ему то, что тот хочет найти.
Грубиян вытаращился на меня, как будто увидел привидение, даже в свете луны было видно, как его глаза чуть не вылезли из орбит, повернулся и бегом помчался к своим товарищам. После короткого совещания один из них убежал в сторону дома, и потянулись минуты томительного ожидания.
Впрочем, ждать пришлось всего минуты три, и ко мне из ворот направился целый отряд, вооруженный до зубов и готовый победить целую армию в моем лице. Я усмехнулся: «Расту, расту, однако! Это надо же было так запугать этих головорезов, чтобы они подходили ко мне, как к немецкому „тигру“, вращающему башней и отстреливающемуся из пулемета!»
Отряд охватил меня с флангов, от него отделился один человек, который вышел вперед и скомандовал:
— Сдай все оружие. Амунг тебя примет.
Я вынул из-за пояса кинжал, протянул длинный матерчатый сверток — человек принял их и снова скомандовал:
— Следуй за мной. Одно неверное движение, малейшая агрессия в сторону хозяина — и тебя нашпигуют стрелами, как мясо палочками для жарки. Ты на прицеле, учти.
— А если я резко испорчу воздух, — толкнул меня бес задать животрепещущий вопрос, — тогда что будет?
— Тогда… ты не будешь больше никогда портить воздух, — невозмутимо ответил мой провожатый и отвернулся, прекратив бесполезную беседу.
Я только успел сказать ему в спину:
— Злые вы!.. — Завершать фразу я не стал… надо было еще постараться уйти.
Пройдя через широкий двор, в котором было аномальное скопление вооруженных людей (человек сорок, не меньше!), и миновав широкое каменное крыльцо, наша процессия проследовала внутрь дома.
На первом этаже находилось что-то вроде просторной гостиной или столовой — не знаю, как определить это помещение с маленькими столиками, инкрустированными драгоценными породами дерева и костью, лежанками, предназначенными, думаю, для того, чтобы обедать полулежа, небольшими скамейками — все богато, но, как говорится, кич, «плюшевая безвкусица».
Комната, окна которой были плотно занавешены тяжелыми, непроницаемыми портьерами, освещалась множеством масляных светильников. Дым от них поднимался вверх и копотью осаждался на черном потолке — тут во всех домах была такая же картина, поскольку иного освещения в этом мире не существовало. Время от времени челядь вымывала потолки, покрытые слоем копоти, и все начиналось заново.
Амунг сидел в плетеном кресле с таким видом, будто он император Вселенной на троне, а вокруг него стояли несколько людей в богатых, но каких-то безвкусных и засаленных одеждах — как говорится, каков поп, таков и приход.
Он внимательно посмотрел на меня маленькими свинячьими глазками, пошлепал толстыми губами и сказал:
— Сам явился. А я собирался тебя увидеть чуть попозже… не думал, что ты решишься прийти добровольно. И чего ты там говорил про то, что я ищу? Если я правильно тебя понял, ты принес меч?
— Принес. Вот он, в руках твоего человека. Я хочу, чтобы ты оставил в покое меня и моих людей. Ты получил то, что хотел, я хочу, чтобы ты больше меня не беспокоил.
Амунг молча сделал жест человеку, который держал в руках завернутый в ткань меч, тот с поклоном передал ему сокровище, и работорговец медленно развернул сверток.
Выдвинув смертоносное лезвие сантиметров на двадцать, он осторожно дотронулся до него пальцем, страдальчески поморщился, засунув окровавленный палец в рот, минуту держал его там, потом вынул и сказал:
— А ты лгун, акома! Я же тебя спрашивал: был ли при Заркуне какой-то особенный меч? И что ты мне ответил? Не было! Ай-ай… лгать старому доброму Амунгу… нехорошо. А потом я хотел пригласить тебя к себе в гости, прислал в порт своих лучших людей, а ты, даже не поговорив с ними, бросился их убивать и положил весь цвет моих воинов! Скажи, на что ты рассчитывал, придя сюда в этот час? Что я скажу тебе большое спасибо, возьму меч, поцелую тебя в лобик и отправлю спать в свою кроватку? С твоей длинноногой шлюхой и остальными девками? Да ты дурак, акома! Дело уже перестало быть просто выгодной сделкой, дело переросло в принцип! Ты убил моих людей, унизил мой авторитет в городе — и ты рассчитываешь на прощение? Я так и так взял бы тебя сегодня, и ты прекрасно это знаешь, и меч был бы мой в любом случае и твои девки тоже. Так на что ты надеешься сейчас?