«Бывшая» наставница.
Только подумав об этом слове, девушка поняла, насколько оно правдиво. Старуха потеряла над ней власть в тот самый миг, когда Налани рассказала о зове прайма.
— Слепая девчонка. Слепая. Слепая. Спелая? СПЕЛАЯ девчонка, ты созрела для демона. Ты чувствуешь это, да? Ты была такой яркой тогда, темной ночью, когда отец выгнал тебя из дома. Старая Джиа видела, все видела. И огонь в твоей груди, и демона за твоим плечом. Сны слишком опасны, уж я-то знаю. И тогда старая Джиа поклялась, что не даст тьме заполучить этот огонь...
— Послушай меня, ты, старая вонючая дура, — перебила ее невнятное бормотание Сэйери, — мне больше не нужна ни твоя защита, ни твои наставления. Ты выучила меня всему, чему могла научить, и теперь ты мне больше не нужна. И еще, мне осточертели твои побои, твой костыль, твоя старость и даже твой запах. Я ухожу.
Девушка ждала сопротивления, поэтому оказалась начеку, когда бабушка резко вскинула вверх свой костыль. Хотела ли она что-то наколдовать, или собиралась ограничиться банальными побоями, Сэйери так и не узнала. Кухонный нож мягко вошел в спину старухи, принося девушке долгожданную свободу. Сэйери даже прикрыла глаза от наслаждения, вкушая этот радостный момент, не желая с ним расставаться, и даже чуть подрагивала в нахлынувшем на тело экстазе.
Полная, настоящая свобода! Хрустнул старый костыль, рассыпалась в пыль собачья голова на его навершии, упали с ноги Сэйери железные оковы. На краю сознания что-то кричал неугомонный дурак-Онко. Сначала Сэйери хотела и ему свернуть шею за все те мучения, что доставил ей попугай, но потом передумала. Не стоит портить такой яркий момент освобождения столь банальной мелкой местью.
Крови почему-то не было совсем. Бабушка Джиа так и осталась сидеть на стуле, как будто ничего и не произошло, только устало привалилась к стенке телеги и опустила голову на грудь. Сэйери вынула из спины старухи кухонный нож — он ей еще должен был пригодиться, подхватила в другую руку кувшин с праймом, и спрыгнула с повозки.
Если девушка хочет сменить прическу, то она идет в специальную школу и обращается к мастеру-парикмахеру. Конечно, девушка может и сама попробовать изменить свои волосы, но в таком случае она рискует все испортить и несколько месяцев после этого пугать соседей курятником на голове.
А когда девушка хочет проколоть себе бровь и вставить туда серьгу, она ищет другого мастера. Безусловно, можно и самой попробовать достичь такого же результата — раскалить иглу для шитья, найти достаточно мужества и подходящее зеркало. Однако всегда существует риск уколоть не туда, залить всю одежду кровью или вообще получить какое-нибудь заражение.
Но если девушка решила принять прайм и стать героиней, дорога просто обязана привести ее в Итералию, где опытные жрецы, монахи или музыканты под бдительным надзором прошедшего Академию лорда проведут необходимые приготовления, и после долгих и изнурительных ритуалов помогут ей совершить задуманное. Никто и никогда не слышал о том, чтобы будущая героиня могла принять прайм самостоятельно.
Это было правдой для любой обычной девушки, но только не для Сэйери. Молодая гадалка заглядывала в будущее, и повторяла все, что она там видела.
Сидящая на поваленном дереве у дороги Сэйери-в-будущем прикрыла глаза и тихо запела непонятную мелодию. И Сэйери-в-настоящем, усевшись на такое же дерево и прикрыв глаза, повторила эту мелодию до мельчайших деталей.
Вот Сэйери-в-будущем откупоривает кувшин с праймом и делает из него короткий глоток. И неприятно кривится, зажмуривая глаза. Гадалка повторила свое видение и тоже невольно зажмурилась, ощущая, как маленький глоток прожигает ее изнутри, испепеляет ее внутренности, обрекая на медленную и мучительную смерть.
Сэйери-в-будущем, продолжая напевать под нос ту же мелодию, разрезает кухонным ножом вены на левой руке и опускает ее в откупоренный кувшин с праймом. Теперь останавливаться уже поздно, но девушка даже и не думает отступаться. Молодая гадалка без колебаний проводит затупившимся ножом по левому запястью. Тупая сталь больно кусает нежную кожу, не разрезая, а скорее разрывая ее своими зазубринами. Хочется кричать, но девушка продолжает петь, и только лишь испарина на лбу показывает ее напряжение.
Синеватый прайм в кувшине прохладой обволакивает руку, впитывает в себя бьющую из вены кровь, окрашиваясь странными бордовыми подтеками. Сначала девушка чувствует облегчение, но через мгновение рука начинает гореть. Плавится кожа, как воск стекая по костям. Пузырится ее кровь в кувшине, смешиваясь с праймом и затекая обратно в рану. Горят сосуды по всему телу от бегущего по нему прайма.
Сэйери-в-будущем неожиданно замолкает и без чувств опрокидывается навзничь, падая с поваленного дерева на землю и разбивая кувшин. Разлитый по ее груди прайм почти незаметен, сливаясь с синим платьем.
— Что бы сейчас ни случилось, я поступила правильно, — говорит сама себе Сэйери-в-настоящем, ощущая накатывающую волнами головокружительную слабость.
* * *
Комната, в которой оказался Хаким, покоилась в полумраке. Небольшое оконце, вырубленное прямо в скале, показывало океан тумана — настолько плотного, что его не могли пробить даже лучи поднимающегося солнца. Тусклый свет не только не разгонял хозяйничающую здесь ночную темноту, но скорее еще сильнее оттенял ее, доказывая свое ничтожество по сравнению с ее властью.
Но Хакиму не нужен был свет, чтобы видеть. Тренировки в школе ассасинов достаточно подготовили его к таким препятствиям, как отсутствие света. Ведь даже когда его практически нет, то всегда остаются нечеткие контуры, вылавливаемые опытным глазом, звуки завывающего ветра за окном и запахи заплесневелости и даже какой-то старости. Сейчас же, став героем, Хаким обрел еще более превосходящие способности, и мог безбоязненно прохаживаться по незнакомой комнате. Обостренный слух героя сообщал, что врагов поблизости не было.
Комната была заставлена шкафами и стеллажами со всевозможными предметами, наличие которых друг рядом с другом в одном помещении не могло быть объяснено при помощи логики. Оружие, лоскутки ткани, портреты, и даже детские игрушки молча взирали на непрошенного гостя, не желая выдавать свои тайны.
— Какие странные вещи ты хранишь под семью замками, моя леди, — произнес ассасин, наугад подбирая с полки короткий кинжал. — Твои фетиши? Какие странные фантазии ты удовлетворяешь при помощи этой коллекции?
Хаким невысоко подкинул кинжал вверх, поймал его за острие и невольно скривился. Украшенное древними вензелями лезвие в нескольких местах проела ржавчина, а по узкой деревянной рукоятке пробегала совсем не маленьких размеров трещина. Вид неухоженного оружия вызывал у ассасина приглушенную зубную боль.
— Ты бы хотя бы заботилась получше о своих сокровищах, — хмыкнул Хаким, возвращая кинжал на место — ровно в то положение, в котором тот лежал до него.
Что-то было не так во всех этих предметах. Ассасин ощущал в них какую-то странную, но очень знакомую жажду. Они как будто хотели чего-то, и герой неожиданно понял чего именно. Прайма!