— Скажите, ваше великолепие, — пробубнил ему в ухо Эскелес. Его дыхание пахло скисшим молоком. — Что вы видите, когда смотрите в эти лица?
Вопрос показался Сорвилу таким странным, что он сердито глянул на колдуна, ожидая с его стороны какого-то подвоха. Но дружелюбное выражение лица толстяка не оставляло сомнений. Он любопытствовал искренне. Юного короля это почему-то встревожило, как внезапно возникшая и необъяснимая боль.
— Простаков, — вдруг заявил он. — Одураченных простаков и идиотов!
Адепт Завета усмехнулся, покачал головой, как человек, который сколько перевидал тщеславных гордецов, что их самонадеянность его лишь забавляет.
Второй звук Интервала колюче повис в затаившемся воздухе, вобрав в себя все прочие шумы. По всем галереям стали с любопытством поворачиваться лица, сначала друг к другу, потом, словно повинуясь неведомой и непреодолимой воле, — к полу шатра…
Сначала Сорвил не увидел точку света, может быть потому, что поспешно отвел глаза от дурманящих взгляд пространств гобелена. Человек двадцать шрайских рыцарей, во всем великолепии белых, золотых и серебряных одеяний, заняли места перед возвышением вместе с тремя из оставшихся в живых наскенти, первых учеников аспект-императора, которые были одеты во все черное. Если бы не тени, отбрасываемые плечами вновь прибывших, Сорвил и не заметил бы сверкавшую позади них точку.
Сначала она мигала, как звезда перед усталыми глазами. Но потом стала шириться, наполняясь холодным свечением. Снова прозвучал Интервал, на этот раз глубже, как раскаты далекого грома, вытянувшиеся в одну струну. Угли в светильниках с шипением испустили струи дыма. С высоты, из-под высокого полога шатра, пали завесы мрака.
Пологий холм, состоящий из лиц — бородатых, раскрашенных, чисто выбритых, — притих и взирал на происходящее.
Семь мгновений беззвучного грома.
Мерцающее сияние… и — вот он!
Он сидел, скрестив ноги, но не видно было поверхности, которая его поддерживает. Чело склонялось к вертикально сложенным в молитве ладоням. Голову вместо короны венчало сияние, словно над макушкой у него наклонно водружен бесплотный золотистый диск. Весь облик обжигал устремленные к нему немигающие глаза.
Шепот волной пробежал по рядам военачальников Воинства — приглушенные восклицания восторга и удивления. Сорвил попенял себе за тесноту в груди, за учащенное дыхание, с трудом пробивающееся через горло, как через горящую соломинку.
«Демон! — мысленно кричал он себе, пытаясь вызвать в памяти лицо отца. — Сифранг!»
Но аспект-император уже заговорил, и голос его был таким свободным, таким простым и очевидным, что сердце юного короля Сакарпа переполнилось благодарностью. Бесконечно близкий голос, не до конца забытый, наконец явившийся сюда, чтобы облегчить тревожные часы, вылечить истерзанное сердце. Сорвил не понимал ни единого слова, а Эскелес сидел размякший и потрясенный, и видно было по нему, что благоговение его столь велико, что ему не до перевода. Но голос — какой голос! Он говорил многим и при этом обращался лишь к нему, к нему одному, только к Сорвилу, одному из сотен, из тысяч! «Ты, — шептал он. — Лишь ты…» Материнский нагоняй, от нежной любви выливающийся в смех. Суровый отцовский разговор, смягченный слезами гордости.
А потом, когда эта музыка уже целиком захватила его, в нее ворвались громогласным хором военачальники Воинства. И Сорвил вдруг осознал, что понимает слова, ибо они были первое, чему научил его Эскелес из шейского: Храмовая молитва…
Всеблагий Бог Богов,
Сущий среди нас,
Благословенны все имена твои…
На протяжении всей декламации голос Анасуримбора продолжал выделяться отчетливо, как струйка молока в медленно помешиваемой воде. Сорвил кусал себе губы, чтобы не дрожали, старался сохранять твердость, сопротивляясь единому накалу голосов — непреодолимому порыву присоединиться к молитве. В этот момент он понял, что это такое — смотреть прямо, когда все прочие благоговейно опустили лица. Неуверенно шарили в пространстве неосуществленные ожидания, смутные и отдающие неприятным холодком. Охватывало неприятное чувство, что он выказывает открытое пренебрежение к остальным, как если бы он, бодрствующий, имел наглость красться через дом, где все спят. Он обменялся взглядами с Цоронгой и заметил в его глазах тот же, что и у него самого, только более резкий недоуменный протест.
Здесь они казались посмешищем, и не потому, что осмеливались стоять, когда все преклонили колена; посмешищем становишься, когда в тебе видят посмешище все окружающие.
Хор умолк, оставив после себя звенящую тишину.
Со склоненной под тяжестью золотого нимба головой, аспект-император парил в сиянии медового света.
— Ишма тха серара! — выкрикнул в темные закоулки парусины один из наскенти, на фоне своего хозяина казавшийся невзрачным черным силуэтом. — Ишма тха…
— Поднимите лица, — еле слышно прошипел Эскелес, вспомнив о своих обязанностях переводчика. — Поднимите лица навстречу взгляду нашего всеблагого аспект-императора.
— Что значит… — начал было Сорвил, но предостерегающая искорка в глазах колдуна заставила его замолчать. Нахмурясь, Эскелес кивнул в сторону аспект-императора. «Туда…» — было написано у него на лице.
«Смотри только туда».
Безмолвное напряжение окутывало происходящее, смесь надежды и тревоги, отдававшаяся в душе у Сорвила одним лишь страхом. Все без исключения собравшиеся повернулись к Анасуримбору, и во всех глазах отразились белые точки его неземного света. Только головы двух демонов, за волосы привязанные к поясу Анасуримбора, таращились в противоположном направлении.
Аспект-император, все так же скрестив ноги, всплыл в воздух над столом старейшин. В неподвижном свете светилась его простая белая риза. Он двигался так медленно, что Сорвил зажмурился и снова открыл глаза, так нереально все это было. Военачальники Воинства следили за полетом, разом поднимая вослед головы, и лившееся сверху сияние изгоняло тени с их лиц. Мягкий свет пронизывал их бороды и усы, блестел в украшениях. Движение аспект-императора сопровождало какое-то неуловимое, на пороге слышимого, громыхание, как будто низко над головой проплывают грозовые тучи.
Сорвил чуть не закашлялся, вздохнув от облегчения, когда странная фигура направилась к противоположной стене шатра. Вскоре Анасуримбор парил в потоках света перед погруженными в тень людьми и внимательно изучал их, перемещаясь вдоль галереи со скоростью неспешного жука. Некоторые жмурились, как будто ожидая внезапного удара. Но большинство встречали его взгляд с удовлетворенным спокойствием умалишенных: кто ликовал, кто безмолвно возглашал славу, кто исповедовался — исповедовались прежде всего.
Щеки со следами слез блестели в проплывающем мимо свете. Взрослые люди, воинственные мужчины, рыдали, следя глазами за своим божественным повелителем…
Аспект-император остановился.
Человек, на которого устремился его взгляд, был айнонцем — по крайней мере, так решил Сорвил, глядя на его квадратную бороду и завитки в плоских косичках. Он сидел на одной из нижних галерей, и аспект-император даже не снизился, а просто наклонился к нему, внимательно изучая. Круги света над его головой и руками покрыли золотом плечи и лицо мужчины. В темных глазах дворянина блестели слезы.