Последний зов к тем, кто отважился войти в исподние миры.
Змейка, змейка, быстрый взгляд,
Змейка, змейка, быстрый яд,
Змейка, змейка, как найти
Твои тайные пути,
Чтобы с них скорей сойти
Чтобы жизнь свою спасти?
Но бежать — напрасный труд,
Все равно ты тут как тут [3] .
Зеумская детская песенка
Ранняя весна, 19-й год Новой Империи (4132 год Бивня), Момемн
О том, что отец вернулся, Кельмомас узнал почти в ту же секунду. Он понял это по множеству неуловимых признаков, которые, к своему удивлению, он умел прочитать: неуловимо подобрались гвардейцы-стражники, живость появилась в движениях и взглядах чиновников и запыхавшиеся, как после долгого бега, суетились рабы. Даже в воздухе появился оттенок настороженности, как будто и сквозняки опасливо затаились. Но понял все Кельмомас только тогда, когда подслушал, как рабы из хора сплетничают о ятверианской матриархе, которая обделалась у подножия Священного трона.
«Он пришел утешать маму», — сказал тайный голос.
Сидя в одиночестве у себя в детской, Кельмомас все трудился над моделью Момемна, вырезая из бальсы причудливые маленькие обелиски, хотя на дворцовые территории давно уже опустились сумерки. Его одолела ребяческая нерешительность, апатичное желание вяло продолжать заниматься каким-то делом, только чтобы протянуть несносное время и упрямо не замечать происходящего и вести себя наперекор ему.
Во всем, что было связано с отцом, Кельмомас всегда испытывал нечто подобное. Не страх, а какое-то опасливое отторжение, упорное и непонятно с чем связанное.
В конце концов пришлось сдаться — и это тоже было частью игры. Кельмомас отправился в апартаменты матери. Слышно было, как в запертой комнате буйствует старший брат Айнрилатас. Брат сорвал голос много лет назад, когда с криком бросался на стены, и все равно хрипел, хрипел, хрипел, словно заливая всю комнату потоками звуков в безумном желании обнаружить течь. Он никогда не прекращал бушевать, поэтому его всегда держали взаперти. Кельмомас не видел его больше трех лет.
Комнаты матери располагались дальше по коридору. Кельмомас как можно тише ступал по устеленному коврами коридору и изо всех сил прислушивался к звукам родительских голосов, проникающих сквозь многочисленные трещинки и поверхности. Перед железной дверью он остановился, дыша едва слышно, как кошка.
— Я знаю, тебе это причиняет боль, — говорил отец, — но с тобой постоянно должна находиться Телиопа.
— Ты страшишься шпионов-оборотней? — ответила мать.
На их голосах был налет усталости от долгого и бурного разговора. Но усталость отца заканчивалась, не доходя до самых глубоких интонаций, которые то появлялись, то исчезали из его речи. Призвук, от которого делалось спокойнее, и какое-то медвежье рычание, слишком низкое, чтобы мать слышала его. Эти звуки шли из какого-то загадочного источника покоя, потайных уголков души, надежно сокрытых от непосвященных ушей.
«Он ею управляет, — сказал голос. — Он видит ее насквозь, так же как и ты, только намного яснее, и подделывает голос как требуется».
«Откуда ты знаешь?» — сердито подумал Кельмомас, уязвленный мыслью, что все, даже отец, видят дальше его. Глубже видят его мать.
— Чем ближе Великая Ордалия, — говорил отец, — тем безрассуднее становится Консульт, и тем скорее они выпустят всех оставшихся агентов. Всегда держи при себе Телиопу. Не считая моего брата, она — единственная, кто умеет уверенно распознавать их истинные лица.
При мысли о шпионах-оборотнях Кельмомас улыбнулся. Агенты Апокалипсиса. Он обожал слушать истории об их коварных набегах во время Первой Священной войны. И хмыкал от удовольствия, глядя, как снимали кожу с черного — осторожно хмыкал, чтобы мама не увидела, конечно. Почему-то он твердо знал, что будет одним из немногих, кто сможет видеть то, что находится за их лицами, так же, как он мог слышать сквозь голос отца. Если он найдет агента, решил он, то никому не скажет, а будет следить за ним, шпионить — как он любит шпионить! Вот это игра!
Интересно, кто окажется быстрее…
— Ты боишься, что они нападут на Андиаминские Высоты?
В голосе матери затрепетал неподдельный ужас, страх перед событиями, которые вряд ли удастся пережить.
Тем более надо будет заловить его, как жука, решил Кельмомас. Он будет говорить чудищу разные вещи, загадочные, а тот будет удивляться. Теперь, когда не было Самармаса, требовалось найти, кого еще можно дразнить.
— Есть ли лучший способ отвлечь меня от дел, чем нанести удар по моему дому?
— Тебя ничто не может отвлечь, — сказала мать, и слова ее были полны такого отчаяния, что на них можно было ответить только молчанием. Кельмомас прислонился к двери — так сильна была боль, сочащаяся из тишины по ту сторону железа. Ему казалось, что он слышит дыхание родителей, каждый из которых был погружен в собственные запутанные мысли. Он словно чувствовал запах отчужденности между ними. Глаза его наполнили слезы.
«Она знает, — сказал голос. — Кто-то сказал ей правду об отце».
— Когда ты должен уйти? — спросила мать.
— Сегодня вечером.
Кельмомас чуть не распахнул дверь… Маме сделали больно! И кто — отец! Отец! Как же Кельмомас раньше этого не замечал?!
«Он тебя увидит», — предостерег голос.
«Отец?»
«Никто не знает, как далеко он умеет видеть…»
Юный принц был озадачен. Он неподвижно стоял перед литой дверью, остановив руку на полпути…
«Но там же мамочка! Я ей нужен! А как же теплые руки, которые обнимают, а прикоснуться, а поцеловать в щечку!»
«Он — корень, — ответил голос, — а ты — лишь веточка. Помни, что в нем Сила горит ярче всех».
Не в состоянии до конца осознать причин, по которым эти слова так подействовали на него, Кельмомас уронил руку, как свинцовую.
Сила.
Он повернулся и побежал, прыжками, как бегун (раз-два-три — прыг!) — через все залы, мимо замечтавшихся гвардейцев. Как императорскому принцу, в Андиаминских Высотах ему разрешалось бегать везде, но покидать их залы и сады без прямого разрешения императрицы воспрещалось. Он бежал через комнаты, увешанные гобеленами, через бараки рабов, на кухню. Там схватил серебряный вертел. Две пожилые рабыни остановились, взъерошили ему волосы и ущипнули за щеку.
— Бедный мальчик, — сказали они. — Братика-то своего как любил.
Он посмотрел сквозь их лица и заставил покраснеть от любезностей. Потом побежал дальше, к Атриуму, но массивные двери императорского зала аудиенций давно были закрыты. Не важно, вход на одну из галерей второго этажа оставался приоткрыт. Кельмомас решил взобраться по винтовой лестнице вниз головой, на руках.