– Что, плачешь? – воскликнул Найюр. – Это ты, который осмелился назвать меня предателем нашей страны!
Своей мощной рукой он сдавил мунуату горло.
– Подавись! – кричал он. – Подавись этими словами!
Мунуат хрипел и слабо отбивался. Сама земля грохотала от гнева Найюра. Само небо содрогалось от ужаса.
Он бросил задушенного человека наземь.
Позорная смерть. Заслуженная смерть. Пантерут урс Муткиус не вернется в родные края.
Келлхус издали смотрел, как Найюр вырвал из земли свой меч. Степняк направился к нему, пробираясь между трупами со странной осторожностью. Глаза у него были дикие и сверкали под затянутым тучами небом.
«Он безумен».
– Там еще другие, – сказал Келлхус. – Остались внизу, на тропе. Они скованы цепями. Это женщины.
– Наша добыча, – сказал Найюр, отводя взгляд – он не хотел встречаться глазами с монахом. И прошел мимо Келлхуса туда, откуда доносились женские вопли.
Серве стояла, протягивая скованные руки, и кричала приближающемуся человеку:
– Помоги-ите!
Остальные завизжали, когда поняли, что к ним идет скюльвенд – другой скюльвенд: еще более грубый, расплывающийся в заплаканных глазах. Они сбились за спиной Серве, настолько далеко, насколько позволяли цепи.
– Помоги-и-ите! – снова завопила Серве, когда огромная фигура, испачканная кровью своих сородичей, подошла ближе. – Вы должны нас спасти!
Но тут она увидела безжалостные глаза варвара. Скюльвенд ударил ее, она отлетела в сторону и упала на землю.
– И что ты с ней будешь делать? – спросил Келлхус, глядя на женщину, которая, съежившись, сидела по ту сторону костра.
– Себе оставлю, – сказал Найюр и оторвал еще кусок конины от ребра, которое держал в руках.
– Мы славно сражались, – продолжал он с набитым ртом. – Она – моя добыча.
«Дело не только в этом. Он боится. Боится путешествовать наедине со мной».
Степняк внезапно встал, бросил в костер обглоданное до блеска ребро, подошел к женщине и опустился на корточки рядом с ней.
– Такая красавица… – сказал он почти отсутствующим тоном. Женщина шарахнулась от его протянутой руки. Ее цепи звякнули. Он поймал ее, испачкав ей щеку конским салом.
«Она ему кого-то напоминает. Одну из его жен. Анисси, единственную, кого он осмеливается любить».
Скюльвенд снова овладел ею, а Келлхус смотрел. Он слышал ее придушенные крики, ее всхлипыванье – и ему казалось, будто почва под ним медленно кружится, словно звезды остановили свой круговорот, и вместо них стала кружиться земля. Тут происходило нечто… нечто необычное. Он это чувствовал. Какое-то преступление.
Из какой тьмы это явилось?
«Со мной что-то происходит, отец».
Потом скюльвенд поднял ее и поставил перед собой на колени. Он взял ее миловидное личико в ладонь и повернул ее к свету костра. Пропустил ее золотистые волосы сквозь свои толстые пальцы. Что-то пробормотал ей на непонятном языке. Келлхус видел, как она подняла на скюльвенд а свои опухшие от слез глаза – ее напугало то, что она его понимает. Он проворчал еще что-то, и она съежилась под державшей ее рукой.
– Куфа… Куфа! – выдохнула она. И снова расплакалась.
Новые резкие вопросы, на которые она отвечала с боязливостью побитой собаки, время от времени поднимая глаза на жестокое лицо и тут же опуская их вновь. Келлхус видел ее лицо и через него – ее душу.
Он понял, что она много страдала, так много, что давно приучилась скрывать свою ненависть и решимость под жалким ужасом. На миг она встретилась глазами с дунианином – и тут же вновь устремила взгляд куда-то в темноту. «Она хочет убедиться, что нас только двое».
Скюльвенд сжал ее голову обеими покрытыми шрамами руками. Новые непонятные слова, произнесенные гортанным, угрожающим тоном. Он выпустил ее. Она кивнула. Ее голубые глаза блеснули в свете костра. Скюльвенд достал маленький нож и принялся ковырять мягкое железо ее наручников. Несколько секунд – и цепи со звоном упали наземь. Она потерла натертые запястья. Снова взглянула на Келлхуса.
«Смелая ли она?»
Скюльвенд оставил ее и вернулся на свое место перед костром – рядом с Келлхусом. Некоторое время назад он перестал садиться напротив – Келлхус понял, что это затем, чтобы он, Келлхус, не мог видеть его лица.
– Так ты ее освободил? – спросил Келлхус, зная, что это не так.
– Нет. На ней теперь другие цепи. Он немного помолчал и добавил:
– Женщину сломить нетрудно. «Он в это не верит».
– На каком языке ты говорил? Это был настоящий вопрос.
– На шейском. Это язык империи. Она была нансурской наложницей, пока ее не захватили мунуаты.
– Что ты у нее спрашивал?
Скюльвенд посмотрел на него в упор. Келлхус наблюдал за маленькой драмой, разыгрывающейся у него на лице, – настоящий шквал значений. Степняк вспомнил о ненависти, но и о былых намерениях тоже. Найюр уже решил, что делать с этим моментом.
– Я спрашивал ее про Нансурию, – ответил он наконец. – В империи сейчас все пришло в движение, и во всех Трех Морях тоже. В Тысяче Храмов правит новый шрайя. Будет Священная война.
«Она ему это не сказала – она только подтвердила его догадки. Все это он знал и раньше».
– Священная война… Против кого же?
Скюльвенд попытался обмануть его, придать своему голосу то же недоумевающее выражение, которое он придал своему лицу. Келлхуса все сильнее тревожила проницательность невысказанных догадок скюльвенда. Этот человек догадался даже о том, что он намеревается его убить…
Потом на лице Найюра промелькнуло нечто странное. Некое осознание, сменившееся выражением сверхъестественного ужаса, источника которого Келлхус не понимал.
– Айнрити собираются покарать фаним, – сказал Найюр. – Отвоевать утраченные святые земли.
В его тоне звучало легкое отвращение. Как будто какое-то отдельное место может быть святым!
– Вернуть себе Шайме. «Шайме… Дом моего отца».
Еще один след. Еще одно совпадение целей. В его разуме сразу возникло все, что это может означать для миссии. «Потому ли ты призвал меня, отец? Из-за Священной войны?»
Скюльвенд отвернулся, отвернулся, чтобы посмотреть на женщину по ту сторону костра.
– Как ее зовут? – спросил Келлхус.
– Я не спрашивал, – ответил Найюр и протянул руку за новым куском конины.
Тлеющие угли костра слабо озаряли ее тело. Серве крепко сжимала нож, которым мужчины разделывали лошадь. Она тихонько подобралась к спящему скюльвенду. Варвар спал крепко, дышал ровно. Она подняла нож к луне. Руки у нее тряслись. Она заколебалась… вспомнила его хватку, его взгляд.