Даже несмотря на то, что он знал: это невозможно.
«Так много мучений».
Ненависть, подавляющая в своем масштабе и мощи, достаточно сильная для того, чтобы уничтожить бесчисленное количество людей, чтобы уничтожить себя или даже самое истину. Мощнейшее орудие.
– Что ты хочешь услышать? – спросил Келлхус. – Что теперь, когда мы добрались до империи, ты мне больше не нужен? Что теперь, когда ты мне больше не нужен, я намерен тебя убить? В конце концов, пройти через империю в обществе скюльвенда невозможно!
– Ты сам все сказал, дунианин. Еще тогда, когда лежал скованный у меня в якше. Для таких, как ты, нет ничего, кроме вашей миссии.
Какая проницательность! Ненависть, да, но сочетающаяся с почти сверхъестественным хитроумием. Найюр урс Скиоата опасен… Зачем ему, Келлхусу, терпеть его общество?
Затем, что Найюр все еще знает мир лучше него. И, что еще важнее, он знает войну. Он взращен ради войны.
«Он еще может мне пригодиться».
Если все пути паломников на Шайме перекрыты, у Келлхуса не остается выбора – нужно присоединиться к Священному воинству. Однако перспектива участия в войне ставила проблему практически неразрешимую. Он провел немало часов в вероятностном трансе, пытаясь рассчитать модели развития войны, однако ему недоставало знания принципов. Переменных слишком много, и все они слишком ненадежны. Война… Какие обстоятельства могут быть капризнее? И опаснее?
«Этот ли путь избрал ты для меня, отец? Это тоже твое испытание?»
– И какова же моя миссия, скюльвенд?
– Убийство. Ты должен убить своего отца.
– А как ты думаешь, какой силой обладает мой отец, дунианин, обладающий всеми теми же дарами, что и я, теперь, проведя тридцать лет среди людей, рожденных в миру?
Скюльвенд был ошеломлен.
– Я не подумал…
– А я подумал. Ты думаешь, что ты мне больше не нужен? Что мне не нужен кровавый Найюр урс Скиоата?
Укротитель коней и мужей? Человек, способный зарубить троих в три мгновения ока? Человек, который неуязвим для моих приемов, а следовательно, и для приемов моего отца? Кто бы ни был мой отец, скюльвенд, он наверняка могуществен. Слишком могуществен для того, чтобы его можно было убить в одиночку.
Келлхус слышал, как колотится сердце Найюра у него в груди, видел его мысли, блуждающие у него в глазах, чувствовал оцепенение, разлившееся по его конечностям. Как ни странно, Найюр умоляюще оглянулся на Серве – та задрожала от ужаса.
– Ты говоришь это, чтобы меня обмануть, – пробормотал Найюр. – Чтобы усыпить бдительность…
Снова эта стена недоверия, тупого и упрямого.
«Придется ему показать».
Келлхус выхватил меч и ринулся вперед.
Скюльвенд отреагировал мгновенно, хотя несколько деревянно, словно его рефлексы были притуплены растерянностью. Он легко отразил первый удар, однако от следующего отскочил назад. Келлхус видел, как с каждой новой атакой гнев Найюра полыхает все ярче, ощущал, как ярость пробуждается и охватывает его тело. Вскоре скюльвенд уже парировал удары с молниеносной быстротой и с такой силой, что кости трещали. Келлхус только раз видел, как скюльвендские мальчишки упражняются в багаратте, «машущем пути», скюльвендской технике фехтования. Тогда она показались ему чересчур замысловатой, перегруженной сомнительными приемчиками.
Но в сочетании с силой то было универсальное оружие. Удвоенной мощи взмахи Найюра едва не сбили его с ног. Келлхус отступил, симулируя усталость, создавая ложную уверенность в близкой победе.
Он услышал, как Серве кричит:
– Убей его, Келлхус! Убей!
Варвар крякнул и удвоил натиск. Келлхус отражал град сокрушительных ударов, изображая отчаяние. Он протянул руку, схватил Найюра за правое запястье, дернул на себя. Найюр каким-то немыслимым образом сумел поднять свободную руку, словно бы сквозь правую руку Келлхуса. И уперся ладонью в лицо Келлхусу.
Келлхус отшатнулся назад, дважды пнул Найюра по ребрам. Перекинулся через голову, опершись на руки, и без груда снова очутился в боевой стойке.
Он почувствовал на губах свою собственную кровь. «Как?»
Скюльвенд споткнулся, хватаясь за бок.
Келлхус понял, что неправильно оценил его рефлексы – и не только их.
Он отшвырнул меч и подошел к Найюру. Варвар взревел, сделал выпад, ударил. Келлхус смотрел, как острие клинка описало дугу, вспыхнувшую на солнце, на фоне скал и несущихся мимо облаков. Он поймал его в ладони, точно муху или лицо любимой. Вывернул клинок, выдернув рукоять из руки Найюра. Подшагнул ближе и ударил его в лицо. А когда скюльвенд подался назад, сделал подсечку и сбил его с ног.
Однако Найюр, вместо того чтобы отползать за пределы досягаемости, перекатился на ноги и бросился на него. Келлхус отклонился назад, поймал скюльвенд а за шею и за пояс сзади и пихнул его в направлении, противоположном тому, откуда он двигался, ближе к краю утеса. Когда Найюр попытался подняться, Келлхус отпихнул его еще дальше.
Новые удары, пока скюльвенд не стал походить скорее на бешеного зверя, чем на человека, – он судорожно хватал воздух ртом, размахивал руками, наказанными бесчувственностью. Келлхус ударил его еще раз, сильно, и варвар обмяк, приложившись головой о край утеса.
Келлхус поднял его, свесил варвара за край скалы, одной рукой удерживая его над далекой землей империи. Ветер развевал над бездной угольно-черные волосы скюльвенда.
– Ну, бросай же! – прохрипел Найюр сквозь сопли и слюни. Его ноги болтались над пропастью.
«Сколько ненависти!»
– Но я сказал правду, Найюр. Ты мне нужен.
Глаза скюльвенда в ужасе округлились. «Отпусти! – говорило его лицо. – Там, внизу, покой!»
И Келлхус понял, что снова неправильно оценил скюльвенда. Он думал, что Найюр неуязвим для травмы физического насилия, а это было не так. Келлхус избил его, как муж бьет жену или отец ребенка. Этот миг останется с ним навсегда, в воспоминаниях и невольных жестах. Еще одно унижение в общую кучу…
Келлхус вытащил Найюра на безопасное место и оставил лежать. Еще один промах.
Серве сидела под брюхом своей лошади и рыдала – не потому, что Келлхус спас скюльвенда, а потому, что он его не убил.
– Иглита сун тамата! – причитала она на своем родном языке. – Иглита сун таматеа-а!
«Если бы ты меня любил…»
– Ты мне веришь? – спросил Келлхус у скюльвенда. Тот посмотрел на него в тупом ошеломлении, как будто растерявшийся от того, что больше не испытывает гнева. Потом, пошатываясь, поднялся на ноги.
– Заткнись! – приказал он Серве, хотя сам не мог отвести глаз от Келлхуса.
Серве продолжала причитать, обращаясь к Келлхусу. Найюр перевел взгляд с Келлхуса на свою добычу. Он подошел к ней и молча закатил оплеуху.