Все-таки любопытно было бы узнать, вхожу ли я в число подозреваемых в убийстве Мэми Райт. Надо взглянуть правде в глаза: возможность прикончить Мэми у меня имелась. Прежде чем прибыть на заседание клуба, я больше часа провела дома в полном одиночестве. Подтвердить мое алиби не может ни одна живая душа. Разве что кто-нибудь из соседей видел мою машину на стоянке. Но это никак не может служить веским доказательством того, что я в это время находилась дома. Отравленные конфеты я тоже вполне могла прислать себе сама. Разумеется, если бы отыскала магазин, где продают «Лакомство миссис Си». В библиотеке полно пишущих машинок, так что у меня была возможность напечатать наклейку. Если выяснится, что шрифт одной из библиотечных машинок совпадает со шрифтом на бандероли, это будет уликой против меня. Правда, всего лишь косвенной уликой. Ведь машинкой могла воспользоваться не только я. А если шрифты не совпадают, это отнюдь не служит доказательством моей невиновности. Я могла напечатать наклейку на другой машинке. Например, на той, которая стоит в мамином офисе.
Что касается убийства Моррисона Петтигрю, обвинить в нем меня будет несколько труднее. Начнем с того, что я не имела случая познакомиться с покойным претендентом на пост мэра и теперь уже не исправлю это упущение. Я даже не представляла, где он живет. Одна на наших сотрудниц сообщила мне об этом уже после его смерти. Да, но, если дело дойдет до допроса, разве я сумею доказать все эти факты? Детективам придется поверить мне на слово, а они, как я успела понять, не имеют такой привычки. Кстати, в какое время был убит этот чертов Петтигрю? Если в воскресенье вечером, у меня снова нет алиби. После того как выездное заседание клуба «Знаменитые убийства» закончилось столь внезапно, я осталась дома в полном одиночестве сидела в гостиной и горевала о своей печальной судьбе.
Было бы здорово, произойди убийство Петтигрю в тот самый час, когда все члены клуба находились у меня. Тогда все мы чисты от подозрений! Но подобное счастливое совпадение вряд ли возможно.
Позабыв обо всем на свете, я взвешивала аргументы «за» и «против» собственного ареста. Это занятие поглотало меня полностью. Я даже не заметила, как буквально врезалась в Салли Эддисон. Она стояла у стеллажа, где хранились книги по рукоделию. Таких книг в нашей библиотеке насколько десятков. Большая часть наших читательниц — домашние хозяйки, а они считают рукоделие лучшим средством от скуки.
Я что-то невнятно пробормотала в свое извинение, Салли ответила столь же невнятным бурчанием, вероятно означавшим, что мои извинения приняты. Взгляд ее по-прежнему был приклеен к полкам. В последние два месяца Салли часто появлялась в библиотеке, порой она приходила сюда даже в часы, которые люди обычно проводят на рабочих местах. Не думаю, что ее интересовали книги, хотя после каждого визита она неизменно уносила с собой парочку. По моему разумению, Салли влекла в библиотеку тревога за ненаглядного сыночка Перри. В этом не было ничего удивительного, особенно после того, что рассказала мне Амина. Иногда Салли, ни словом не перемолвившись со своим чадом, наблюдала за ним издалека, словно пытаясь решить, есть ли у нее повод для беспокойства.
— Как поживает ваша мама, Ро? — любезно осведомилась Салли.
— Прекрасно, благодарю вас, — ответила я столь же светским тоном.
— Надеюсь, вы обе уже полностью оправились от пережитого потрясения? Вчера я не успела об этом спросить.
После инцидента с отравленными конфетами, о котором Салли узнала из полицейского пресс-релиза, она воспылала желанием сделать нас с мамой героинями пространного репортажа. Однако на все ее вопросы мы отделывались скупыми ответами, лапидарность которых граничила с невежливостью. Меня уже изрядно утомило внимание прессы к моей скромной особе, а мама хотела как можно быстрее забыть об этом мерзком происшествии. К тому же, как всякая бизнес-леди, она в первую очередь руководствовалась деловыми соображениями и находила, что излишний шум вокруг неудавшейся попытки отравления может повредить репутации ее агентства.
— Салли, потрясение, которое пережили мы мамой, было не таким уж сильным, чтобы оправдаться от него несколько дней. Мы до сих пор не уверены, что нас в самом деле хотели убить. Позвольте узнать, вы интересуетесь моим душевным состоянием в качестве друга или в качестве газетного репортера?
Салли вперила в меня пристальный взгляд. Слова мои не то чтобы рассердили ее, но явно задели за живое.
— Вам трудно понять, Ро, что репортер — это такая профессия, о которой невозможно забыть хотя бы на минуту. Она входит в плоть и кровь, становится твоей сутью. Да, я считаю себя вашим искренним другом. Но это не означает, что я могу себе пренебречь материалом, из которого выйдет потрясающий репортаж. По нашим провинциальным меркам, то, что с вами произошло, — настоящая сенсация. А вы еще и дочь известных в городе людей. До сих пор мы, уступая требованиям полиции, придерживали всю важную информацию о совершенных в городе преступлениях. Но моего шефа подобное совершенно не устраивает. Он настаивает… — Салли осеклась, увидев приближающуюся к нам Лилиан. — Эти вышивки болгарским крестом — такая прелесть, — громко пропела она. — Я сплю и вижу, как бы научиться вышивать. Милая Аврора, может, вы посоветуете мне какое-нибудь руководство?
Я растерянно заморгала, однако быстро сообразила, в чем дело.
— Увы, Салли, вы обратились за советом не по адресу, — ответила я столь же громко. — К стыду своему, я даже пуговицу пришить не способна. Обо всем, что касается рукоделия, вам лучше поговорить с моей мамой. Или с Лилиан, — добавила я, расплывшись в улыбке.
Лилиан, острому слуху которой позавидовала бы летучая мышь, разобрала собственное имя и повернулась к нам. В следующее мгновение между ней и Салли завязался удручающе обстоятельный разговор о болгарском кресте и английской глади. Мысленно удивляясь осведомленности, которую проявила в этих вопросах Салли, я вновь принялась расставлять книги на полках. Скорее бы мои приключения набили оскомину всем жителям Лоренсетона, с грустью думала я. Тогда Салли смогла бы позабыть о профессиональном долге и снова стать моим другом.
Взглянув на часы, я обнаружила, что уже четыре. Рабочий день заканчивался в шесть. Хватит предаваться грустным мыслям, сказала я себе. Надо решить, что я надену на свидание с Робином. Он сказал, что заедет за мной в семь. Значит, у меня есть всего час на то, чтобы добраться до дома, принять душ, освежить макияж и одеться. Столик я заказала без всяких проблем, по вторникам народу в «Каретном ряду» бывало немного. А вот над вопросом о собственном наряде придется поломать голову. Может, надеть шелковое темно-синее платье? Оно как раз вернулось из химчистки, и даже Амина не назвала бы его скучным. Да, но есть ли у меня подходящая обувь? Я с ужасом вспомнила, что на моих выходных туфлях порвался ремешок, а я так и не удосужилась отдать их в ремонт. Как жаль, что я не купила те восхитительные черные лодочки, которые видела в магазине матери Амины. Каблук у них не особенно высокий, и есть надежда, что я не буду чувствовать себя как на ходулях. Сзади, у каблука, туфли украшены бантами, которые придают им невероятно изящный вид. Может, я еще успею заехать в магазин и купить их?