Катя тем временем старательно рассказывала распорядок дня:
— Утром меня забирает Игривая Олениха. Львица старательно мучает меня всеми этими малопонятными тестами, обучает концентрации и разным простейшим методам самолечения, которые у ваших паучьих ведьм в ходу. Пока у меня не слишком получается.
«Ага, — мысленно согласился я, — только третий месяц на острове пошел, а ей результат подавай. Сама Олениха почти восемь лет билась, начав учебу еще на равнинах, пока ее с большой неохотой признали полноправной. И то только потому, что у нас в роще было всего три паука и десяток учеников. Вот и стала она четвертой паучихой, скорее авансом, чем задело».
— После обеда меня забирает Охотница, — продолжала Катя, — и пичкает разными сведениями про жизнь вообще и про здешние места в частности. Между прочим, никакой системы у нее нет, сегодня буквы показывает, а завтра требует точно процитировать закон, о котором неделю назад рассказала.
— О да! — согласился я. — Учебника у нее не имеется, но, если делать, что она требует, многое узнаешь. И польза большая. Она в последние годы специализируется на людях, а потому хорошо представляет, что им требуется в первую очередь. Мы, Народ, все это с детства слышим, а приходят такие, как Псица или Доцент, да хоть и ты, так надо некоторые элементарные вещи про наши обычаи пояснять. Она теперь прекрасно знает, что в первую очередь требуется изложить для новичка. Эта ее странная манера для того, чтобы держать ученика в напряжении. А не так: сегодня задали параграф — завтра спросили. Спросить можно и через неделю, а ты должен знать. Это тебе не школа, спихнул экзамен и моментально забыл. Кто не помнит, как правильно себя вести в некоторых ситуациях, легко может и плохо кончить. Я-то знаю, сам когда-то постигал ее науку. И ничего смешного нет, — сердито сказал я, почувствовав, как Катя вздрагивает, давясь смехом, — мне тоже прилетало по заднице. И намного крепче. Медведица в таких случаях не стесняется.
— А вечером, — успокоившись, сказала она, — меня еще тащат пообщаться со сверстниками. Или Жданка, или Неждан. Потом я так устаю, что сплю, ничего не слыша. Только это, наверное, правильно. Все крутятся вместе, работают рядом и служат тоже. Каждый про тебя все прекрасно знает, и если поведешь себя неверно, то и через годы не забудут. Надо стать своей, чтобы не косились. А я новый человек, и на меня все смотрят. Кстати, человек… Вот скажи, что меняется, когда превращаешься?
— Мысли не меняются, — подумав, отвечаю, — вот ощущения, да. Очень сильно. Все гораздо острее воспринимается. Запахи, звуки, вкус. Зрение очень сильно меняется. Все в другом цвете видится. Красный и желтый почти не различаю, зато вижу множество оттенков, особенно в сером. И всегда точно знаю, в какой стороне дом. Множество таких мелких нюансов, мышцы ведь тоже работают по-другому. Только это ерунда. Вот ты у нас имеешь определенные способности, а я нет. И еще множество Народа ничего похожего не умеет, так что нам завидовать? Некоторые навыки даются с рождения, и ничего тут не изменишь, а некоторые при обучении можно улучшить. Вся проблема в том, чего мы хотим добиться. Не всегда это возможно, но стремиться надо. Иначе проще действительно лежать под деревом и ждать, пока сверху упадет кокос. Большинство же живет по раз и навсегда обозначенной схеме: родился — учился — женился — работал — помер. Это не хорошо и не плохо, это привычная нормальная жизнь, которая идет по кругу. Не такому, как тюремный дворик, где десять шагов, глядя в спину переднему. Скорее, как большой стадион. Есть поле, где можно побегать или полежать на травке. Есть трибуны, на которых можно посидеть, выпить и потрепаться с приятелями. Раздевалки, душевые, киоски и даже зрелище… Милиция, охраняющая порядок. Словом, все, что необходимо для жизни. Все привычно, хорошо знакомо, и так поколениями живут, не пытаясь вырваться из замкнутого круга. Некоторые уходят, но их немного — ведь непросто решиться кардинально изменить жизнь. И лишь иногда происходит событие, которое касается всех. Тут хороший пример — перестройка. Ты вообще знаешь, что это такое? — озаботился я.
— А как же! — довольно ответила Катя. — Вечно предки зудели, какие все козлы. И самые козлиные — Горбачев с Ельциным. И все прочие демократы, развалившие СССР. Испоганили им жизнь…
— М-да… Ну неважно. Я сейчас не собираюсь выяснять, кто больший козел, просто на стадионе открылись двери наружу. Они и раньше существовали, но были все закрыты, кроме одной, куда пускали только по знакомству и при этом тщательно следили, чтобы непременно вернулся. Что там находится снаружи, большинство представляло себе крайне смутно. Часть людей моментально ломанулась рассмотреть поближе, что там за оградой. Часть забилась в угол стадиона и не желает ничего слышать. А кто-то под шумок и неразбериху стулья украл да выписал себе бумагу, что туалеты отныне платные и не общие, а очень частные. Можно и на травку насрать, но тогда на ней уже не полежишь, так что некуда деваться — заплатишь. Но я, собственно, про тех, кто вышел за дверь. Постоял, привыкая к бьющему по глазам солнцу и ветру в лицо, и пошел по дороге неизвестно куда, из любопытства и в надежде что-то узнать. Только не понимает человек, что назад вернуться уже не получится. Дорога-то не прямая, всегда приходится думать — повернуть направо или налево, продолжать идти вперед или зайти на другой стадион. Это ведь тоже возможно — сменять один постоянный круг на другой. Может быть, где-то лучше, и более вкусно кормят, а может, просто не нашел ничего другого.
— Но ведь возвращаются?
— А такие, кто один раз вышел из круга, они уже отравленные. Нет, нехорошее слово, — поправился я, — изменившиеся. Другие впечатления, другое общение, другие интересы и даже опыт другой. Возвращаются сломавшиеся, которые никогда уже не будут довольны жизнью, хотя именно об этой жизни и мечтали. Или те, кто хочет бывших товарищей наколоть… и с новыми силами и чужим украденным имуществом снова в дорогу.
Посмотрел на Катю — не заскучала ли от моих философствований. Нет, слушала девочка с интересом. А потому продолжил:
— На самом деле у дороги нет и быть не может конца. Одно тянет за собой другое. Свернул на перекрестке, обходя непонравившийся квартал, и пришел совсем не туда, куда хотел. Зазевался — и вообще не в тот переулок попал. Я совсем не собирался становиться тем, кем стал, но именно в этом и интерес. Я не знаю, что меня ждет завтра, и стараюсь соответствовать вызовам. Я постоянно учусь, и это хорошо для меня. Я отвечаю за очень многих, и от моих действий зависит, куда пойдет общая дорога. Потому что мы идем не в одиночку, а изрядной толпой, и никто не знает, что там за очередным перекрестком. Это еще и ответственность. Сделать жизнь лучше. Возвращаться назад и просто пасти стадо мне уже неинтересно. Причем на самом деле власть меня тяготит, не тот у меня характер, я руками люблю работать. А постоянно ждать, кто тебя захочет подсидеть, или же просто из честолюбия, или еще и от желания безнаказанно свернуть в темный переулок, чтобы обделывать свои грязные делишки, — это изрядно портит нервы. Гораздо проще жить по указаниям и ни за что не отвечать, но деваться-то некуда. Не могу я плюнуть на всех и уйти.
— Вообще-то, — задумчиво сказала Катя, — можно и оспорить некоторые идеи.