Чем гурий сонмы, чьи взоры томны

В будуарах рая,

Где аспиды играют

С ядовитой листвой.

Но их блеск, мой алмаз, превзойдет во сто раз,

О Каролина, твой!

Ну, папаша, что вы на это скажете? Дайте ей прочесть энти строчки, и они ее пленят.

Она юна, возразите вы. Тем нужнее ей отец, а я смогу быть и отцом, и супругом. Другая была немногим старше, когда вы предложили мне ее прелестную снежно-белую руку. Да, я ее отверг, но что с того? Я положил глаз на другой, более нежный цветочек. Имя Каролина звучнее, чем имя Мэри, в нем больше благоуханной, фанаберической мелодичности. К тому же она меня любит. Другая тоже меня любила: самозабвенно, бесподобно. Я знаю это, старый каналья, у меня есть ее собственноручное признание за подписью и печатью. Но этот очаровательный розан, этот эфирный, элегантный, электризующий эльф, этот дивный, драгоценный, дурманящий бутончик явился мне во сне и объявил о своем намерении выйти за меня замуж сию же минуту, хочу я того или нет.

Я не потребую большого приданого. Приличный дом, десять тысяч годовых, завещание на мое имя с правом распоряжаться всем вашим имуществом по моему усмотрению — вот все, что я желаю и получу. Отвечайте с обратной почтой и вложите в конверт письмо от моей обожаемой, а также банкноту или лучше две. Во мгле наступающего рассвета, в реве урагана, утихшего до полного безветрия, в опьянении Любви, в ярости Надежды, в буйстве Отчаяния, в сиянии Красоты, в блаженстве Эдема, в бешеном бурлении багровых бездн Ада, в гнетущей и гибельной горячке глухонемой Смерти,

остаюсь, я и не-я, высокородный сквайр,

Ку-ку».

— Полагаю, вы узнали этот безупречный классический почерк? — спросил его сиятельство, когда графиня закончила читать вышеприведенные курьезные излияния.

— Да, Квоши, разумеется. Но о чем он? К чему клонит?

— Он хочет жениться на девочке десяти-одиннадцати лет, — ответил Нортенгерленд.

— Что? На мисс Вернон? — Это имя ее сиятельство процедила сквозь зубы.

— Да.

— А мисс Вернон десять-одиннадцать лет?

— Да, думаю, примерно столько.

Вошел слуга и объявил, что карета готова. Графиня быстро поднялась с кресла, очень красная и раздраженная. Покуда она заканчивала туалет, Нортенгерленд в задумчивости стоял у окна. Раздумья завершились словом, сорвавшимся с уст графа как будто помимо его воли. Слово это было «проклятье!». Затем он спросил жену, куда она едет. Та ответила, в Олнвик.

— Нет, — сказал граф. — Я еду в Ангрию. Пусть развернут лошадей на восток.

Мистер Джас Бритвер принес ему шляпу и перчатки. Граф спустился к подъезду и был таков.

Глава 2

Заморна и впрямь стоял на покосе, сразу за хоксклифским домом. Он беседовал с респектабельным джентльменом в черном. Припекало. Герцог был в широкополой соломенной шляпе и если не в рубашке, то и не при полном параде: его клетчатая куртка и штаны являли довольно слабое подобие официального туалета.

Луг был большой. На дальнем краю селяне обоего пола орудовали граблями. Заморна прислонился к стволу высокого красивого дерева и наблюдал за работниками; у его ног лежала на сене охотничья собака. Особенно внимательно глаза герцога следили за двумя бойкими девушками, убиравшими сено в числе других. Одновременно он беседовал со своим спутником. Вот их разговор:

— Пожалуй, — заметил респектабельный господин в черном, — ежели ваша светлость успеет скопнить все сено, оченно славный будет накос.

— Да, хорошая земля, — ответил его монарх. — Отличные травы.

— Я чай, пшеница тут так хорошо не пойдет. Не пробовали ее сеять?

— По ту сторону балки есть участок с точно такой же почвой. Я по весне засеял его краснозерной пшеницей, и сейчас там наливаются отличные колосья.

— Хм… да, тут сильно не промахнешься. Где деревья растут, как здесь, там и пшеничка пойдет. Я еще в Гернингтоне заметил. Вот на севере, у мистера Уорнера, дела будут похуже.

— Да, Уорнеру приходится повозиться с запашкой и унавоживанием. Болотная почва такая сырая и холодная, что зерно в ней гниет, вместо того чтобы идти в рост. Ну что, красавица, уработалась? — Заморна выступил вперед, обращаясь к ладной розовощекой девице, которая, сгребая сено, приблизилась к месту, где расположились монарх и его приближенный.

— He-а, сударь, — отвечала сельская прелестница, польщенная вниманием пригожего джентльмена с усами и бакенбардами: ее загорелое, пышущее здоровьем личико стало еще темнее от румянца.

— Однако жарко, тебе не кажется?

— Нет, не оченно.

— А ты с утра убирала сено?

— Нет, только с полудня.

— Скажи, голубушка, ведь завтра в Хоксклифе ярмарка?

— Да, сударь, так люди говорят.

— И ты, конечно, туда пойдешь?

— Оченно хотелось бы! — хихикая и деловито работая граблями, чтобы скрыть смущение.

— На вот, купишь себе гостинчик.

Девица сперва отказывалась брать подарок, но герцог настаивал. Наконец она нехотя спрятала монетку в карман и сделала два-три быстрых реверанса, выражая благодарность.

— Наверняка бы ты меня поцеловала, если бы тут не стоял этот джентльмен, — произнес Заморна, указывая на друга, которого происходящая сцена явно очень забавляла. Девушка глянула на обоих джентльменов, вновь густо покраснела и тихонько двинулась прочь. Заморна не стал ее удерживать.

— А в этой маленькой головке изрядно тщеславия, — заметил он, возвращаясь к дубу.

— Да и кокетства тоже.

— Только гляньте! Чертовка обернулась и смотрит на меня искоса.

— Наверняка она ветреница.

Его светлость выпятил нижнюю губу, улыбнулся и сказал что-то насчет «дворца и лачуги» и «везде одно и то же».

— Однако она оченно пригожая, — продолжал владетель Гернингтона.

— Ладная да здоровая.

— Многие дамы охотно обменялись бы с нею фигурой, — заметил сэр Уилсон.

— Оченно даже, — произнес его светлость, лениво облокотясь на ствол и глядя на Торнтона с озорной усмешкой.

— А ваша светлость знает, как ее звать? — спросил генерал, не заметив, что государь только что передразнил его выговор. Пауза, а затем взрыв смеха были ему ответом. Торнтон в изумлении повернулся.

— Что за черт? — выговорил он, увидев насмешливую гримасу. — Уж не намекает ли ваша светлость…

— Нет, Торнтон, остыньте. Я всего лишь подумал, какое у вас слабое сердечко.

— Чепуха! — отвечал сэр Уилсон. — Вашей светлости угодно шутить. Как будто я разговаривал с девицей, хотя на самом деле это ваше величество не может пропустить ни одной особы младше тридцати лет.