— Да.

— С шоколадом?

— Да-да!

— И с карамелью? — Фергус ахнул и открыл глаза. — Неужели?.. Неужели флорентинки эрцгерцога Фердинанда? Не может быть!

— А вот и может! — радостно воскликнула миссис Крейн. — Специально для тебя, сынок. — Она снова откинула со лба непокорную прядку волос и ласково посмотрела на Фергуса. — Твой отец их очень любил.

Взгляд миссис Крейн задержался на фотографии в рамке, стоявшей на комоде. Фергус тоже посмотрел на фотографию отца, которого он никогда не видел, — этот портрет он сотни раз внимательно разглядывал, надеясь найти в нем разгадку тайны…

Маркус Крейн был сфотографирован в форме морского офицера — мундир с золотыми пуговицами, эполеты с бахромой, на груди медали, безупречно отутюженная стрелка на брюках, лихо заломленная фуражка с высоким околышем. На поясе с одной стороны сабля, с другой — пистолет. Ни дать ни взять суровый морской волк, если бы не лукавая улыбка и озорная искорка в глазах.

Фергус много раз расспрашивал маму о таинственном человеке, изображенном на фотографии, и она неизменно твердила, что еще до рождения Фергуса отец его отправился в путешествие и не вернулся.

— Я просила его не уезжать, — твердила миссис Крейн, — я его умоляла, но все было напрасно…

И тут она начинала плакать. Фергус не мог видеть, как мама плачет, и потому старался не огорчать ее лишними вопросами, но порою не мог ничего с собой поделать.

— Ты ему тоже пекла флорентинки?

— Конечно пекла.

Миссис Крейн откинулась на спинку дивана, вперив отсутствующий взгляд в пустоту. Выражение лица у нее было даже не грустное, а скорее задумчивое.

— Как-то раз ом привез мне из путешествия орехи макадаччио, — тихо сказала она.

— Орехи макадаччио? — прошептал Фергус. Ему ужасно хотелось узнать, что это за орехи, но он побоялся прервать нахлынувшие на маму воспоминания о счастливом прошлом.

— Орехи макадаччио — секретная составная часть идеальных флорентинок. Они сладкие, но не приторные, хрустящие, но тают во рту, словно мед пополам с солнечным светом.

— Где они растут? — осторожно поинтересовался Фергус.

— На острове Магнит в далеком Изумрудном море.

— Остров Магнит… Изумрудное море, — шепотом повторил Фергус. — Значит, отец отправился в плавание именно туда? С кем? На каком корабле? Он был капитаном этого корабля? На фотографии он в форме капитана.

Фергус понял, что зашел слишком далеко. Лицо матери затуманилось, на глаза навернулись слезы.

— Я умоляла его не ехать… — прошептала она.

Фергус вскочил, крепко обнял маму и сказал:

— Спасибо за чудесные флорентинки, мамочка!

Глава третья

Фергус сидел на подоконнике. На полу, у него под ногами, стояла тарелка с крошками от флорентинок и пустой стакан. Рядом валялась толстая книга в парусиновом переплете, раскрытая на главе тринадцатой — «Семь простейших приемов продвижения по извилистым туннелям».

Часы в парке Монморанси только что пробили девять. Мама Фергуса все еще трудилась над бумажными лошадками. Мальчик стащил с кровати одеяло, накинул его на плечи и приготовился к долгому ожиданию.

Из высокого окна мансарды открывался великолепный вид на город, раскинувшийся у подножия высоких гор, — серые, лиловые, оранжевые и коричневые пятна крыш, дымовые трубы и остроконечные шпили.

Пока Фергус в терпеливом ожидании сидел у окна, солнце зашло, горизонт опоясали яркие оранжево-красные ленты. Закат постепенно угасал, в небе загорелись звезды. В темном нагромождении зданий едва угадывалась запутанная сеть улиц, обозначенная цепочками тусклых фонарей; под акведуками и мостами поблескивали пересечения каналов.

Мерцающая лунная дорожка серебрила океанский простор, рожденные далеко за горизонтом невысокие волны накатывались на заросшие ракушками стенки городского причала.

Фергуса клонило ко сну, веки у него отяжелели; ему чудилось, будто он сидит на носу большого корабля, готового вот-вот поднять якорь и выйти в освещенный полной луной океан. Он высунулся из окна и вдохнул свежий ночной воздух.

С моря тянуло запахом соли, йода и прибрежных водорослей, с предгорий доносился пряный аромат тимьяна, с заснеженных горных вершин веял ледяной ветерок. Закрыв глаза и еще раз вздохнув полной грудью, Фергус ощутил доносящийся неведомо откуда теплый аромат мускатного ореха, корицы, ванили и гвоздики…

«В один прекрасный день я уеду из этого города и отправлюсь в дальние странствия, — подумал Фергус. — За высокие горы. Или в открытое море…»

«В море… в море… в море…» — казалось, шептал ему воздух, и Фергус вспомнил фотографию отца, одетого в морскую форму. Фуражка, сабля, щеголеватый, застегнутый на все пуговицы мундир…

Веки у Фергуса отяжелели, голова опустилась на грудь. Вдруг он вздрогнул, проснулся и выпрямился. Часы пробили двенадцать! Неужто он уснул?

Фергус сбросил с плеч одеяло и как можно дальше высунулся из окна. «Может, он сегодня вообще не прилетит», — подумал он. Он зевнул и уже собирался было спрыгнуть с подоконника на пол, как вдруг что-то привлекло его внимание, и он замер.

Далеко-далеко в небе на фоне огромного серебристого диска луны появилась какая-то точка. Сердце у Фергуса лихорадочно застучало. Точка все росла и росла… Теперь можно было разглядеть маленький серебряный ящичек с крыльями по бокам. Крылья отчаянно хлопали и бились.

— Ты вернулся, — прошептал Фергус. — Ты вернулся.

Глава четвертая

Ящик прилетел уже в третий раз. А в первый раз дело было так…

Среди ночи Фергус проснулся от какого-то стука.

Тап… тап… тап…

Фергус открыл глаза. Стук доносился от окна. Повернувшись к окну, Фергус увидел на узком наружном подоконнике какой-то маленький крылатый ящик. Одним крылом ящик уцепился за подоконник, а другим стучал в стекло.

Фергус тихонько слез с кровати, на цыпочках прошел по комнате и, дрожа от волнения, открыл окно. Ящичек, устало трепеща крыльями, впорхнул в комнату и опустился протянутые ладони Фергуса.