– Кто… кто… – начал было он, но Мишка недовольно дернулся, и Аржанов умолк, однако не отошел от решетки ни на шаг, и, когда Алене удалось метнуть в его сторону мгновенный взгляд, у нее сердце зашлось при виде отчаяния, исказившего любимое лицо.
– Ничего, ничего, – ласково, будто успокаивая ребенка, молвила она, – все обойдется. Только знай: что бы ты про меня ни слышал, все ложь, а правда одна: я тебя с той самой ночи в лесу люблю и, пока жива, буду любить. Помнишь ли ты меня, Егорушка?
– Помню ли? – выдохнул Аржанов. – Ты мне сердце навек связала!
У Алены сердце зашлось, она едва не обмерла – на сей раз от счастья, – но топот и гомон заглушили голос Аржанова, и во двор вбежала немалая толпа.
Мишка не потревожился – только неприязненно покосился на людей. Конечно, он ведь привык к громадному числу народа, толпившегося возле его клетки. Для острастки глухо рыкнул, оборотясь к решетке, – и люди замерли на месте, словно натолкнувшись на невидимую стену.
Кто-то помянул господа. Кто-то вскрикнул, кто-то истерически хихикнул – и сделалось тихо, так тихо, что голос Аржанова показался неестественно громким:
– Ружье мне дайте!
– Нет! – неожиданно для себя самой ахнула Алена, и ее испуг мигом передался Мишке. Покосившись на людей, он отшатнулся в дальний угол клетки и уселся там, обнимая Алену, словно понимая: редко кто решится стрелять в него, не рискуя при этом поразить его добычу.
Алена едва сдержала слезы. Она сама не понимала, чувствует ли разочарование или облегчение оттого, что помешала Егору стрелять, однако знала: Мишка ни в чем не виноват, и прикончить его вот так, из слепой ярости, из отчаяния, – нелепо и жестоко.
Люди загомонили, снуя туда-сюда мимо клетки, не осмеливаясь, впрочем, приближаться. Только Аржанов так и стоял, прижимаясь к прутьям лбом, неотрывно, отчаянно глядя на Алену. Его горе и надрывало Алене сердце, и делало ее счастливой. Она пыталась утишить свою несусветную, несвоевременную радость: мол, Аржанов просто страшится за судьбу человека, оказавшегося в лапах зверя, – но усмехнулась над собой. Нет, лишь за нее болит его душа и, может быть… Она не успела додумать, домечтать: караульщики притащили тяжелый чан и принялись извлекать из него куски сырого мяса и на вилах совать его в клетку.
Так вот как решили отвлечь его от живой добычи!
Мишка встрепенулся, оставил Алену и на четвереньках кинулся к ближайшему куску. Схватил его обеими руками и жадно вгрызся в парную, кровоточащую красноту.
От запаха свежанины у Алены комок подкатил к горлу, все поплыло перед глазами. Как в тумане видела она, что какой-то человек протянул Аржанову карабинец, другой – ружье, однако он отмахнулся от обоих и, что-то сказав одному караульному, осторожно двинулся в обход клетки – туда, где находилась запертая дверь. Стало ясно: Егор надеется, что ему удастся незаметно отворить клетку и тогда Алена сможет неприметно выскользнуть. И вроде бы минута выдалась благоприятная: Мишка казался всецело увлеченным едой, – однако даже ради спасения жизни Алена не смогла бы сейчас шевельнуться. Страшная слабость овладела ею, сильнейшие приступы тошноты совершенно измучили. Ни рукой, ни ногой не могла она двинуть: сползла по стене клетки и простерлась на полу.
– Замучил он ее, сомлела! – донесся испуганный голос караульщика, который как раз снял замок. – Запереть, что ль, сызнова? Hеровен час, зверь-то…
Аржанов бросил на него яростный взгляд и с силой рванул засов. Дверка начала отворяться – и Алена поняла, что сейчас произойдет. Аржанов не мог видеть с того места, где стоял, но Алена-то видела: Мишка только притворяется, будто самозабвенно вгрызается в мясо. Его светлые глаза настороженно косились в сторону дверцы, уши насторожились, мышцы напряглись. Сейчас это был истинно зверь, подстерегающий охотника… горе неосторожному!
То, чего не могла Алена сделать для себя, она сделала для своего любимого: за мгновение до того, как пригнувшийся Аржанов ворвался бы в клетку, она испустила дикий визг.
Аржанов от неожиданности замер на месте. Мишка одним прыжком оказался у приоткрытой дверцы – и караульщик едва успел захлопнуть ее, прежде чем полузверь-получеловек вырвался на волю… а там еще неведомо что стало бы!
Аржанов стоял, будто громом пораженный, а потом схватился за голову с таким отчаянием, что Алена тихо заплакала.
Мишка насторожился, вернулся к ней и – о господи! – принялся совать ей в лицо кусок мяса. Пустой Аленин желудок не выдержал – извергся горькими сгустками желчи. Но стало легче – настолько, что она смогла добраться до бочки, смыть кровь с лица и попить. Мишка смотрел-смотрел на нее, потом потащился следом – и вдруг принялся неуклюже плескать себе в лицо воду, явно подражая Алене.
В толпе загомонили, засмеялись. Алена тоже бледно улыбнулась, поглядев на Егора.
– Ничего, – пролепетала она. – Я знаю, что делать. Его надо усыпить!
Мишка подошел и стал рядом, низко свесив руки и заглядывая Алене в лицо. Она и ему улыбнулась.
– Ты не бойся, – сказала, мимолетно удивившись, какой радостью вдруг зажглись безжизненные глаза при одном только звуке ее голоса. – Я тебе зла не сделаю, только ты меня не трогай.
– Чем усыпить? – быстро перебил Егор.
– Пошлите кого-нибудь ко мне домой, пусть приведут Леньку. Только сам не ходи, не то он тебя испугается, – быстро проговорила Алена, и была потрясена мрачной улыбкой Аржанова:
– Hеужто думаешь, я теперь отсюда хоть на шаг отшагну?
Он махнул кому-то в толпе. Подбежал рыжий драгун. Лицо его почему-то показалось Алене смутно знакомым, да и он поглядывал на пленницу с особенным выражением сочувствия и жалости. Егор что-то быстро сказал, драгун кивнул – и его точно ветром сдуло, а Аржанов снова прижался к прутьям.
Мишка глянул злобно, пошел было к нему, но Алена успела перехватить его за руку. Мишка послушался неохотно: стоял, переминаясь, исподлобья поглядывая на Аржанова.
У Алены все плыло, колыхалось перед глазами. Лица людей приближались и удалялись, их казалось неисчислимо много, а потом они сливались в одно чудовищно огромное лицо, которое непрестанно меняло свои выражения, превращаясь то в перепуганного караульного, то в какого-то мальчишку, то в непрестанно крестившуюся монахиню, то в старуху с исплаканным лицом, которая прорвалась сквозь толпу и кинулась к клетке, заламывая руки и крича:
– Аринушка! Свет мой, светик, Аринушка!
Пелена сошла с глаз, и Алена увидела Маланью, бьющуюся в руках Аржанова. Она рыдала так, что разрывалось сердце, и кричала: