Но Франсуа Рабле продолжал творить. Благодаря негласной поддержке кардинала Жан Дюбелле (брата Жоашена Дюбелле) он в 1550 году получил от французского короля Генриха II право печатать книги и мог теперь издавать любые сочинения по собственному усмотрению и без всякой цензуры.
Он публикует все более и более смелые произведения. Третий роман «о героических деяниях и речениях доброго Пантагрюэля» Франсуа Рабле, ободренный поддержкой короля, решается подписать своим настоящим именем. За третьей книгой следует четвертая, «Продолжение героических деяний и речений доблестного Пантагрюэля».
Франсуа Рабле страстно интересовался механизмом юмора. «Смех свойственен только человеку», говорил он. Он оставил нам и другие блистательные афоризмы: «Кто прыгает выше головы, рискует голову потерять», «Старых пьяниц всегда больше, чем старых врачей», «Обидно, когда готовой на все женщине не хватает красоты», «Аппетит во время еды приходит, жажда во время питья уходит».
Он придумал принцип акрофонических перестановок, самый знаменитый пример которых мы находим в тексте Пантагрюэля: «Кто в храме сердит, тот в сраме смердит». Он часто прибегал к игре слов, то более, то менее тонкой. Например, «Господь придумал Вселенную с планетами, а мы – суп с галетами». Мы обязаны ему такими глубокими изречениями, как «Знание без сознания – уничтожение души» и «К тем, кто умеет ждать, все приходит вовремя».
Рабле мыслил широко и свободно. Он мечтал о счастье для всего человечества, придумал прекрасное место, населенное красивыми от природы, умными, образованными, просвещенными людьми, и назвал его аббатством Телем. Девиз аббатства был таков: «Делай, что хочешь». Рабле объездил всю Европу, учась и совершенствуясь во всех областях знаний.
Однажды, 9 апреля 1653 года, Франсуа Рабле сидел с друзьями в кабачке, пил вино и веселился. Совершенно опьянев, он заявил друзьям: «Мне остается напечатать еще один роман, „Пятая и последняя книга героических деяний и речений доблестного Пантагрюэля“». Он показал друзьям рукопись, выпил еще и сделал нечто странное. Он достал из сумки маленький деревянный ларец с латинской надписью, засмеялся и заявил, что «в нем и начало, и конец». А потом открыл перед удивленными приятелями шкатулку, прочел ее содержимое и немедленно умер. Несколько человек, ставших свидетелями этой сцены, тоже умерли – по официальной версии «от злоупотребления алкоголем». Из всей компании в живых осталось лишь двое, причем оба не знали латыни.
Последнее произведение Франсуа Рабле, его «Пятая книга», вышло через одиннадцать лет после смерти автора, благодаря усилиям двоих выживших друзей.
Великая Книга Истории Смеха.
Источник: Великая Ложа Смеха
Ее глаза все еще закрыты, но она дышит.
Как она красива во сне.
Как она красива вообще.
Мне кажется, что она самая женственная, самая умная, самая обольстительная, самая изящная, самая сильная девушка на свете.
В ней есть все.
Она совершенна.
Исидор укладывает Лукрецию в коляску мотоцикла. Укрывает одеялом, надевает ей на голову шлем и нежно обнимает. Он роется в ее карманах, находит ключи и садится на мотоцикл. Впервые в жизни.
Надо вспомнить, что делала Лукреция, чтобы завести мотор. Кажется, она поворачивала ключ, потом нажимала на какую-то педаль, а потом дергала ручку, которая увеличивает подачу газа и регулирует скорость, как во всех двигателях внутреннего сгорания.
Исидор заводит мотор, который глохнет, как только он пытается переключиться на первую скорость. После нескольких попыток ему наконец удается выехать на дорогу. Он приходит к выводу, что трехколесный мотоцикл чрезвычайно устойчив, но все равно едет к гостинице на скорости, не превышающей сорока километров в час. Он включает радио, из динамиков звучит «Burn» Deep Purple.
Музыка хиппи семидесятых, старая, но настоящая. У малышки есть вкус.
Редкие рок-исполнители обладают таким мощным творческим потенциалом. Еще одно достоинство Лукреции – она разбирается в современной музыке.
«Burn». Это было… многообещающе.
Исидор останавливается у «Отеля Будущего». Держа на руках Лукрецию, он здоровается с дежурным за стойкой, который снова удивляется при виде странных постояльцев.
Исидор укладывает девушку на кровать.
Ей нужно прийти в себя после шока.
Невзирая ни на что, он очень любит эту девочку.
Удивительно, как слово «очень» меняет смысл слова «любить».
Лукреция напоминает мне племянницу Кассандру. Поэтому я любым путем хочу сохранять расстояние между нами. Я причинил столько зла Кассандре, что не хочу заставить страдать еще и Лукрецию. Но мне все равно надо знать, кто ты на самом деле.
Исидор подключается к Интернету, ищет в «Гугле» Лукрецию Немрод и находит обрывки самой разной информации.
Как и Кассандре, Лукреции никогда не давали возможности жить нормально. Ей словно все время твердили: «Ты никто». Но эта сирота, воровка и журналистка выросла… человеком. Я понимаю ее агрессию и обиду на весь белый свет.
Она не ищет во мне отца.
Она ищет во мне того, кто признает за ней право на существование.
Исидор смотрит на Лукрецию.
Она так бесстрашна. И к тому же хорошая журналистка. Я убедился в этом во время прошлых расследований.
Исидор чуть-чуть отодвигает штору, садится у окна и смотрит на огни Парижа. Он вспоминает, как пришел в «Современный обозреватель». Флоран Пеллегрини, старый опытный репортер сказал ему: «Ты поймешь, что ни один журналист не может быть счастливым».
Исидор, которому тогда едва исполнилось двадцать три года, ответил, что всегда мечтал работать в таком престижном журнале, как «Современный обозреватель». А Пеллегрини заметил:
– Есть очень престижные рестораны, но на кухню там лучше не заглядывать.
Молодой, счастливый, что может заниматься делом, о котором мечтал, Исидор сначала не обратил внимания на эти слова.
Потом… Потом его удивило обыкновение коллег из отдела «Потребление» писать о чем-то, только если им дарили товар, о котором говорилось в статье. Это касалось и машин, и компьютеров, и телевизоров. Они открыто признавали существование такой традиции, находили подобное положение вещей совершенно нормальным и считали это «профессиональной привилегией».
Право первой ночи. Оплата натурой.
Потом его потрясли коллеги из отдела «Литература», которые под псевдонимом публиковали отзывы на собственные произведения. Положительные, естественно.
В журнале все об этом знали и считали профессиональной привилегией, неотъемлемым правом журналистов. Флоран Пеллегрини прокомментировал ситуацию так: «Это настолько чудовищно, что читатели не поверят, даже если узнают. Кроме того, из этого следует, что критик точно прочел книгу!»