Умненький новобранец вовремя сообразил дать дёру, не дослушав, бросив поломанное ружьё, арку, пост, меня — только копытца мелькали. Бабка, решив, что месть не окончена, рванула в погоню на полусогнутых, оторвав дуло от ложи, согнув его об колено и размахивая им над головой на манер бумеранга. Догонит — убьёт, а в том, что догонит, лично у меня сомнений не было. Даже жалко чертёнка, молодой ещё, мог бы жить и жить…
Они сцепились где-то в подворотне первого квартала — люто, намертво, с воем и стонами. Я на это бесстыдное безобразие даже глядеть не стал, прошёл мимо, отвернувшись, а стоны становились всё ярче, всё громче и всё сладострастнее?! Вот что значит опытная женщина! Свезло хлопцу не глядя, хоть и не позавидуешь…
А я, шагая широко и беспечно, бодрой припрыжкой направился в местную лавку Павлушечки. Если кто подзабыл, так это такой здоровущий вурдалачище, под две сажени ростом и полторы в обхвате. Слово «талия» считает незавуалированным оскорблением, сам ходит голым, в одном переднике, интеллигентен до безобразия, латынь знает, поскольку патологоанатом. Лавка у него небольшая, но популярная, человечину возит отовсюду, как свежую, так и кладбищенскую, с душком, на любителя. Не скажу, что мы с этим типусом друзья не разлей вода, однако же собеседовать приходилось. Как и драться, впрочем…
Однако если у кого и спросить о необычных пятнах на человеческом теле, так это только у него: он в вопросах пятен, гнили, разложения и прочей малоприятной гадости профессионал! У него от этого заработок зависит, сорт не сорт, качество продукции и так далее. Если б ещё и местные не мешали. Но как они могут не мешать…
— Гляньте-ка, мама, живой антрекот по улице шествует! А ить я третий день толком не жрамши, можно хоть…
— Ох, родила ж дебилоида, а?! Не, таки вы послушайте, он видит Иловайского и уже хочет кушать. Горе моё, иди погрызи доску от пола, оно безопаснее!
На балконе произошла короткая драка, в результате которой молодой круглолицый упырь был укатан бдительной мамашей под кровать, а мне погрозили пальцем, чтоб не искушал малолеток. Можно подумать, я это специально…
— А-а, держите меня семеро, к нам опять казак пришёл! Опять драться будем, шишки ставить, фонари ловить, традиция, чтоб её, всенародная! А можно я сам башкой об стенку хряпнусь, чтоб ему не досталось? Такая вот стерва-любовь…
Короче, приветствовали меня пока ещё вежливо. Раньше бы как? Раньше б сразу толпой набросились, и кто первый чего откусит, тот и прав. Теперь всё иначе…
После нововведённой традиции «где увидел Иловайского, там и соседу ногой по фаберже!» народец долгое время сам друг дружку метелил, невзирая на чины и половое неравенство. Потом попривыкли как-то, то есть драться-то продолжают, но не сказать чтоб с прежним пылом, и уж точно без удовольствия. Здесь же одна нечисть живёт, им любые законы в тягость, а однообразие традиций просто бесит. Вон уж насколько часто Катенькины львы у ворот лихих бунтарей огнём поливают, а энтузиазма у толпы не убавилось. Вот так и в моём случае: подраться они бы и не прочь, да вроде как никто ж не настаивает? Я не настаиваю, Хозяйка не настаивает, так какой ботвы морковной ради стараться-то…
«Илюшенька-а-а!» — призывно раздалось за моей спиной, и с ближайшего балкона вспорхнула зрелая ведьма на помеле. Знаете, из тех, у кого в одном месте вечно свербит, потому и лишней одеждой они себя не утруждают. Платочек разве повяжет на голову эдаким узлом с заячьими ушками на лбу и пикирует за приключениями на кормовую часть бригантины.
— Илюшенька, а вот позвольте вопрос, — интимно скользя на помеле чуть впереди меня, томно вздохнула пылкая красавица.
— Не участвую, — на ходу отбрил я.
— В чём?
— В вашей вечеринке с подругами в финской сауне, с вениками и самогонкой.
— Но… как… я же и спросить не успела?!
А вот так, проснулись таланты характерничьи, и могу враз с ответом угадать. Другое дело, что происходит оно всё у меня спонтанно и без всякого моего желания.
— Молодой человек, а мне не подскажете ли? — мигом вылез откуда-то из-под мостовой грязный убыр калмыцкой наружности. — Меня сегодня тоже дама в гости пригласила. Дескать, муж в командировке, а у неё аж зубы сводит, так чаю выпить не с кем. Так вот, посоветуйте: идти ли?
— Не посоветую, — подумав, решился я. — У неё этих мужей полон шкаф, шесть скелетов висит, седьмого для порядку не хватает. Я бы не ходил — позы нелепые, удовольствие скоротечное, а в шкафу и без вас тесно…
— Мужская солидарность — великая вещь, — от души поблагодарил он, и я счёл разумным поторопиться. Уж больно заинтересованно стала коситься в мою сторону прохожая нечисть. И ведь не с гастрономическим интересом, поверьте, а за советом…
— А вот у меня невеста неверна! Да я энто дело и сам знаю. Вот ты как посоветуешь, казачок, можно ей туда какой счётчик установить, чтоб я хоть количество контролировал?!
— Хочу курицу в ресторане. А она меня не хочет. И чё делать?
— Вчерась мужа душила. Сёдня он меня. Завтра опять я его буду, а опосля его очередь душить. Но вообще-то энто у нас любовь такая. Мы ж нормальные, правда?
Наверное, битый час я отвечал на всё возрастающий вал вопросов. Не задумываясь, не пытаясь угодить, не льстя и, самое обидное, никому не отказывая. Поскольку оправдания мне не было: чем чёрт хуже ведьмы, что я ей ответил, а ему нет? Да по большому счёту и ничем, кроме рогов и хвоста, стало быть, обязан отдуваться. Пока добежал до нечистого храма на площади, у меня практически язык не ворочался. Но зато никто не пытался скалить на меня зубы! Вот целовали в благодарность многие. Сначала дамы, а потом и мужики во вкус вошли…
— Отец Григорий, к вам можно? — Я почти кубарем влетел в двери нечистого храма, мокрый и обслюнявленный, как котёнок, которого выплюнул незлобный волкодав.
— Захады, сын мой, — не оборачиваясь, тихо откликнулся грузинский батюшка. — Ты помолиться или выпить?
— А если совместить? — попробовал отшутиться я, быстро задвигая стальной засов под разочарованный вой с той стороны.
Надеюсь, свою же церковь они штурмовать не будут, пробовали уже разок, да мы с Монькой и Шлёмкой лихо отстрелялись. Нас тогда даже пушкой взять не смогли, куда уж сегодняшним энтузиастам-кровопийцам рыпаться. Храм Люцифера — не гранит науки, его грызть бессмысленно, потом остаток жизни только и будешь что овсяную кашу беззубым ртом шамкать. Выдохнув и слегка подуспокоившись, я наконец-то обратил внимание на странное поведение отца настоятеля. Старый горбоносый кавказский вурдалак сидел, скрючившись, на алтарной плите, словно бы у него болел живот. Ко мне так и не оборачивался, отвечал невнятно, тусклым голосом, так что в моём большом сердце невольно аукнулась жалость…
— Ты захады, дарагой. Вино в углу, лаваш есть, кинзы немного. Мой дом — твой дом…
— Отец Григорий, вы в порядке?
— Чито-грито, чито-маргарито, гей, — попробовал бодренько пропеть он, но замешкался в конце.