Даша походила по комнате, рассеянно погладила по голове подвернувшегося Прошу и снова села на диван. Книга…. Какая книга? Взгляд ее снова упал на коричневый конверт, она заглянула в него и увидела то, чего не заметила сразу, – листы альбомной бумаги внутри. Она потрясла конверт, и листы, сколотые сверху большой канцелярской скрепкой, выскользнули ей на стол. Отогнула первый, чистый, лист и прочитала выведенное знакомым почерком: «Семья у Лены с Романом была счастливая. Не просто хорошая, или крепкая, или нормальная, как принято говорить сейчас, а именно счастливая. В том простом понимании счастья, когда утром хочется идти на работу, а вечером хочется идти домой…»
Она быстро пролистала до конца – листов оказалось совсем немного – и уставилась в окно. Похоже было, что книга нашлась.
– Зачем? Зачем делать записи на бумаге, если есть ноутбук? – задумчиво спросил Максим, сидя вечером в кресле и разглядывая листы. – Может, твой Боровицкий от старости впал в легкий маразм?
Даша с негодованием отмела такое предположение – Петр Васильевич от маразма был далек так же, как она от титула «Самая богатая женщина мира». Максим почесал в затылке.
– Дашка, это же полная глупость, – заметил он, – передавать тебе какие-то непонятные листочки. Да не просто передавать, а завещать! Какую книгу ты можешь написать? О чем? По-моему, моя идея насчет маразма не так уж далека от истины.
– Папа, ну ты ничего не понимаешь! – подала из угла голос Олеся, по-взрослому пожимая плечами. – Во всех фильмах так делают – прячут что-нибудь у нотариусов, если узнают о преступлении. А потом кто-нибудь другой помогает то самое преступление раскрыть. А у нас «другим» будет мама. Она теперь свидетель, и за ней тоже начнут охотиться. А может быть, и за мной тоже!
Даша с Максимом, оторопев, воззрились на дочь, которая с выражением полного довольства собой отложила клубок в сторону и растянула перед глазами шарф ядовито-синего цвета.
– Тьфу, Олеська, что ты несешь? – опомнилась Даша. – Какой свидетель, какое охотиться! И вообще, хватит взрослые разговоры слушать – марш в постель!
– А мне и оттуда слышно, – логично возразила Олеся, – так что лучше я здесь останусь.
– Знаешь, Олеськина голливудская версия напрашивается сама собой, – продолжил разговор Максим, – но ведь все очень легко выяснить – достаточно знать, что написано в его рукописи. Ты ее прочитала?
– Прочитала, – кивнула Даша. – Потом буду еще перечитывать.
– И что там?
– Вот в том-то все и дело, Максимушка, что ничего. Ни-че-го! Просто истории. Истории из жизни. Более того, я даже не понимаю, какое отношение они имеют к его работе.
– Ты хочешь сказать, – нахмурился Максим, – что они не о доме престарелых?
– Вот именно, – медленно ответила Даша. – Ни одна история не имеет к пансионату «Прибрежный» никакого отношения.
Максим просмотрел листы, отложил первые четыре и начал читать.
* * *
«Семья у Лены с Романом была счастливая. Не просто хорошая, или крепкая, или нормальная, как принято говорить сейчас, а именно счастливая. В том простом понимании счастья, когда утром хочется идти на работу, а вечером хочется идти домой.
Поначалу Ленка делала глупость – сообщала кому ни попадя о своем счастье. Так и выпаливала при каждом удобном случае: счастлива я, мол, с мужем. И он со мной. И становилось сразу понятно, что говорит она правду, причем говорит, не хвастаясь, а как ребенок, который со всеми делится: мне сегодня экскаватор подарили! От избытка этого самого счастья.
Ленке понадобилось несколько месяцев, чтобы она наконец поняла: если есть у тебя счастье – держись за него двумя руками и цепляйся зубами. Главное – зубами, не столько потому, что так удержишь крепче, а потому, что рот у тебя тогда будет закрыт. И не будешь ты первому встречному рассказывать, как славно тебе живется с любимым мужем.
Ей, наивной, и так иногда казалось, что приятельницы и знакомые, на которых она вываливала свое счастье, как ребенок любимую манную кашу на стол – размазываяложкой для большей красоты, – слушают ее как-то… странно. То в сторону косятся, то кивают, но без особого интереса. А то и просто переводят разговор на другую тему. Правда, некоторые, как, например, Алиска Машнова из соседней квартиры, слушали внимательно, с любопытством, иногда и вопросы наводящие задавая. Впрочем, в вопросах Ленка особенно не нуждалась – убедившись, что ее слушают, разливалась соловьем, расхваливая своего Ромочку на все лады. И ведь не сказать, что глупая она была, а вот поди ж ты!
Глаза у Лены начали раскрываться после одного случая. Двери у нее и Алиски были рядышком, и обе отделены тамбуром от основного коридора. По утрам Алиска выползала в тамбур сонная, разомлевшая и напоминала Лене то ли кошку, наевшуюся сметаны, то ли саму сметану, на которую кота еще не нашлось, – белую, жирную, домашнюю сметанку. Позвонив Ленке в дверь и узнав у нее, не пойдет ли та сегодня в магазин, ленивая Алиска давала ей поручения – то-се купить, так, по мелочи – и уползала обратно. Обе в результате были довольны – и Алиска лишний раз носу из дому не показывала, и Ленка получала дополнительную возможность потрепаться на любимую тему. Жила Алиска весело, проедала сбережения, оставшиеся от бабки, но время от времени устраивалась в магазин продавщицей, и около ее отдела всегда крутились мужики, что бы она ни продавала – хоть мясо, хоть канцелярщину всякую. Заведя новый роман, Алиска отдавалась ему вся, без остатка, и на пару месяцев у нее обосновывался новый хахаль, как презрительно называли очередного избранника подъездные бабки. Сама Алиска говорила – красавец, делая ударение на последнем слоге. Получалось – красав?ц.
Однажды вечером Лена услышала скрежет ключа, поворачивающегося в тамбурной двери. Решив, что идет любимый Ромушка, она неслышно подкралась к своей двери, сбросила рубашку, оставшись в прозрачной маечке, и притаилась у входа, с нетерпением ожидая, как радостно изумится муж, увидев ее в таком наряде. Однако он не спешил звонить в дверь, а спустя несколько секунд Лена расслышала в тамбуре два голоса, один из которых был Романа, а вот второй, в чем не было никакого сомнения, принадлежал Алисе. Лена подождала немного, но разговор затягивался. Стоя за тонкой дверью, она хорошо различала слова и какую-то странную, тягучую, насмешливую интонацию в Алискином голосе. Заинтересовавшись, чем вызвана такая насмешливость, она посмотрела в дверной глазок и обомлела.
Алиска стояла около своей двери в чем мать родила, прикрывшись только маленьким кокетливым передничком. На голове у нее, одетая слегка набекрень, маячила белая наколочка, оставшаяся Алиске на память о работе в кондитерском отделе. Высокие черные полусапожки на ногах завершали картину. Напротив Алисы стоял Роман и внимательно смотрел на нее.
– Ну что, долго пялиться, что ль, будешь? – издевательски поинтересовалась Алиска, отставляя в сторону пухлую белую ногу. – Чай, ведь можно и руками потрогать. Или тебе жена твоя не разрешает?