И все же никогда еще ни один змей-искуситель не бывал таким настойчивым, а яблоко таким заманчивым.

Эта мысль вызвала у нее вздох — изменить уже ничего было нельзя. Она сама начала игру и должна была сыграть в ней свою роль. Но выбор ролей для нее был строго ограничен.

Алатея долго изучала свое отражение в зеркале, потом с обычной решимостью определила свою неизменную роль: с ним наедине она навсегда останется загадочной графиней. Он целовал графиню, и графиня отвечала на его поцелуи, а значит, никто от этого не пострадает и ничего непоправимого не случится.

Она опустила полотенце. По-видимому, ее поцелуи и объятия Руперт сочтет вполне достаточным вознаграждением. Она ощущала его томление, ощущала его страсть. Все это было неподдельным.

Их взаимоотношения не могли повредить ему, и пока они оставались в установленных ею пределах, хоть и будоражили, но и ей не приносили вреда.

То, что ее поцелуи могли удовлетворить одного из самых искусных любовников лондонского бомонда, льстило — теперь она носила на своей шляпе старой девы невидимое перышко, знак победы, и это перышко останется у нее на всю жизнь.

Переставив зеркало поудобнее, Алатея принялась критически рассматривать свое лицо и губы. К счастью, они уже приобрели почти нормальный вид и цвет.

Она улыбнулась загадочной улыбкой. К чему лицемерить и притворяться, что ей это не нравится, что ее это не волнует? Разве у нее когда-либо прежде было столь волнующее приключение?

В те минуты, когда Габриэль сжимал ее в объятиях, она впервые в жизни почувствовала себя женщиной. Прежде она и представления не имела ни о чем подобном. Ей было уже двадцать девять, и она казалась себе законченной старой девой, но в его объятиях это чувство куда-то исчезало и возникало ощущение полнокровной жизни.

В силу тех обстоятельств, которые выпали на нее долю, Алатея давно распростилась с надеждой на то, что когда-нибудь узнает на опыте об отношениях мужчины и женщины.

Иногда ее посещало неясное томление, но она умела подавить его, говоря себе, что не стоит мечтать о несбыточном. До сих пор она была уверена, что ей не суждено узнать эти отношения. Но в теперешних обстоятельствах, когда ей снова приходилось спасать свою семью, ей была предложена возможность получить хоть малую толику того, чего иначе ей не испытать уже никогда. Разве в этом не было определенной доли справедливости?

Знала ли она, что играет с огнем? Знала ли, что искушает судьбу? Что в своих играх выходит за пределы здравого смысла?

Положив полотенце на стол, Алатея устремила взгляд в зеркало, потом встала и направилась к двери.

Она не могла бросить свою семью в подобных обстоятельствах, а значит, не могла пока повернуться спиной к Габриэлю.

Хотелось ей того или нет, но она оказалась в собственной ловушке.

Глава 5

Контора Хиткота Монтегю выходила на небольшой дворик, спрятанный за массивными каменными строениями Банка Англии. Стоя у окна, Габриэль смотрел вниз, на вымощенный булыжниками двор, но мысли его были далеко.

Кто она, эта графиня? И что она думает о нем? Возможно, губы ее кривились в насмешливой улыбке, когда она проплывала в волнах вальса мимо него, а возможно, зная, что он и остальные Кинстеры будут там, она проскользнула в дом незамеченной и ждала в саду, чтобы после встречи с ним исчезнуть, скрыться в тени? Если так, она подвергала себя серьезному риску. Кто знает, кого она могла там случайно встретить. Он бы не одобрил, если бы графиня пошла на такой риск, и теперь ему предстояло выяснить, справедливы ли его подозрения.

Но как бы ни обернулось дело, он рассчитывал непременно познакомить ее со всеми ухищрениями наслаждения, которые знал сам, как только представится удобный случай и они останутся совсем одни.

После их вчерашней встречи Габриэль не сомневался, что он уже может рассчитывать на бессонные ночи и томление.

— Гм… Здесь ничего нет.

Прошла минута, прежде чем ему удалось вернуться к действительности. Он обернулся.

Хиткот Монтегю, всегда безупречно подтянутый и аккуратный, точный и обязательный, но стремившийся стать незаметным, стушеваться, отложил три только что полученных извещения на край стола и поднял голову.

— Я слышал об этом, но никто из нас или из наших клиентов не получал никаких предложений. Этого следовало ожидать, раз за аферой с золотодобывающей компанией стоит Кроули со своими грязными махинациями.

Под словом «нас» подразумевались избранные представители бизнеса, ведавшие финансовыми делами и капиталовложениями богатейших семей Англии.

— Я полагаю, — сказал Габриэль, оторвавшись от созерцания двора и расхаживая по комнате, — Кроули старается избегать известных инвесторов, и отсюда вполне резонно заключить, как была задумана схема подлога. Более того, если сопоставить число вовлеченных в аферу инвесторов с известными мне суммами, указанными в финансовых обязательствах, которые я видел, то этот план может вызвать значительные осложнения в стране.

— Действительно. — Монтегю откинулся на спинку стула. — Но ведь вам не хуже, чем мне, известно, как смотрит на это закон. Власти не станут вмешиваться, пока мошенничество не сделается очевидным, то есть не появятся доказательства.

— А доказательства получают обычно только тогда, когда уже слишком поздно, — заключил Габриэль, глядя на Монтегю. — Я хочу покончить с этой историей как можно скорее и без лишнего шума.

— Это не так-то легко при наличии финансовых обязательств, оформленных должным образом, — возразил Монтегю. — Наверняка вы не хотите обнародовать то обязательство, о котором говорили мне.

— Нет.

Монтегю поморщился:

— После вашего последнего разговора Кроули едва ли захочет делиться с вами своими планами.

— Но он и тогда не был склонен знакомить меня с ними…

Габриэль вернулся к окну. История его знакомства с Роналдом Кроули был краткой, но не слишком приятной.

Одна из первых авантюр Кроули, ставшая известной в Сити, казалась вполне безобидной и пристойной и выглядела весьма соблазнительно. Целью ее было втянуть в дело как можно больше людей высшего общества, что и удавалось до тех пор, пока кто-то не спросил мнение Габриэля на этот счет.

Он долго размышлял над заманчивым предложением, задавал много имевших отношение к делу вопросов из тех, на которые так и не удается найти ответов. Тогда афера сорвалась, и двери многих приличных домов закрылись перед Кроули.

— Похоже, что вы один из самых неприятных для Кроули людей… — заметил Монтегю.

— Из чего следует, что я не могу в этом деле никоим образом проявить себя или обнаружить свою причастность к расследованию. Как, впрочем, и вы.

— Да уж, одного упоминания имени Кинстера достаточно, чтобы у Кроули шерсть поднялась дыбом.