Габриэль заглянул ей в лицо:
— Похоже, я попал в точку. Боже мой! Подумать только! Линкольнс-Инн, Бонд-стрит, Брутон-стрит! Он помолчал, потом спросил:
— Скажи мне, зачем ты это затеяла? Она не отвечала.
— Постой-ка, я попытаюсь догадаться сам. Ты пропустила свое время, свой сезон, но тебе пришлось-таки приехать в Лондон, чтобы представить свету Мэри и Элис. И тогда ты, решив развлечься, выбрала для этой цели меня.
Горечь душила его. Эта женщина нанесла ему гораздо более чувствительную рану, чем он мог бы вообразить. Она лишила его брони, нашла в ней уязвимое место, отняла возможность защищаться.
Он и не подозревал этой своей слабости, пока она ее не нащупала. Теперь ему оставалось только проклинать ее.
Но самой болезненной для него раной, кровоточившей где-то глубоко внутри, было то, что, хорошо зная его, она ему не доверилась.
К тому времени когда музыка заиграла медленнее, он почувствовал, что ему удалось спасти крохотную частицу своей гордости и самоуважения; красный туман гнева перед его глазами внезапно рассеялся, и он увидел слезы на ее глазах.
Музыка прекратилась. Некоторое время Алатея оставалась неподвижной в его объятиях, однако все ее тело вибрировало от подавляемых чувств.
Тем не менее она бестрепетно встретила его взгляд. Ее глаза застилали слезы, но Габриэль сумел разглядеть в них боль и ярость.
— Ты и понятия не имеешь, о чем говоришь.
Каждое ее слово было произнесено отчетливо и ясно. Прежде чем он успел ответить, она вырвалась из его рук, повернулась и убежала, оставив его одного.
На следующее утро за завтраком Алатея ощущала все усиливавшуюся панику. Ей казалось, что над ее головой занесен топор палача, но у нее не было сил бежать от него.
Она чувствовала себя физически опустошенной после бессонной ночи. Не показывать своего состояния и казаться спокойной стало ее второй натурой, но все, на что она была способна сегодня, это улыбаться своим домашним и делать вид, что ничего не случилось.
В желудке у нее было пусто, но есть она не могла и с трудом заставляла себя медленными глоточками пить слабый чай. Голова ее при этом оставалась вполне ясной и в то же время какой-то пустой, будто злые слова Габриэля лишили ее способности мыслить самостоятельно.
Она слушала веселый щебет сестер и черпала слабое утешение в их любви и нежности.
Подошел Крисп и, откашлявшись, сообщил:
— Мистер Кинстер здесь, миледи. Он хочет поговорить с вами.
Алатея подняла глаза.
— Здесь? Нет, не может быть! — Она осеклась, но тут же овладела собой: — Который Кмнстер?
— Мистер Руперт.
Так он все-таки пришел…
Сирина взмахнула пухлой ручкой:
— Пригласите его позавтракать с нами, Крисп.
— Нет! Он все равно наверняка откажется.
Поднявшись с места, Алатея положила салфетку на тарелку и добавила:
— Уверена, что он не думает сейчас о ветчине и сосисках.
— Ну, если ты действительно уверена… — Сирина нахмурилась.
Алатея быстро пояснила:
— Это деловой визит. Нам надо кое-что обсудить.
— О! Если так…
Сирина хотела прибавить еще что-то, но потом передумала и занялась своим завтраком.
Выскользнув из комнаты, Алатея сообразила, что ее слова не были простой отговоркой или ложью. То, о чем хотел поговорить с ней Руперт — Габриэль, было связано с их небольшим делом и все же не сулило ей ничего хорошего. Она понимала, что разговор будет не из легких.
Крисп провел Габриэля в небольшую тихую комнату с окнами, выходившими в сад. Маловероятно, что здесь их кто-то побеспокоит. Подумав об этом, Алатея поморщилась. Она отпустила Криспа, и они остались одни.
Габриэль тотчас же повернулся к ней. Она вскинула голову.
— Не нужно, чтобы нас прерывали.
Поколебавшись с минуту, Алатея подошла к двери. Щелкнул замок. Потом она посмотрела на него, выпрямилась я сжала руки.
Габриэль продолжал изучающе смотреть на нее.
— Иди сюда.
Алатея снова заколебалась, но ее будто тянула какая-то неведомая сила. Что это — угроза?
Она с трудом заставила себя шагнуть к нему.
Это было самое трудное мгновение за всю ее жизнь — пройти через комнату под его взглядом.
Когда она остановилась и снова встретила его суровый жесткий взгляд, то поняла, что он все рассчитал и ожидал именно этого.
— Что, черт возьми, происходит?
Он с трудом сдерживал гнев.
Она перевела дух, стараясь выиграть время и собраться с силами.
— Все, что я тебе рассказала, представляясь графиней, — правда, кроме…
— Кроме того, что твой так называемый покойный муж на самом деле твой отец и что юный Чарлз это Чарли, Мария — Мэри, а Алисия — Элис. Да еще Серафина, а на самом деле Сирина. Это я сообразил.
— Ну вот, теперь все. — Она пожала плечами. — Что еще ты хочешь знать?
— Неужели положение так ужасно?
— Да.
— Но тогда зачем ты придумала графиню?
— Если бы я написала тебе прямо, не посвящая в ужасное финансовое положение моей семьи, разве ты стал бы заниматься этим расследованием? Ты передал бы дело в руки своего Монтегю, и этим бы все кончилось.
— Если бы ты рассказала мне…
— Поставь себя на мое место. Ты стал бы рассказывать кому-нибудь о том, что близок к полному разорению?
После минутного раздумья Габриэль кивнул:
— Ну хорошо, я готов понять, почему тебе не хотелось посвящать меня во все подробности. Но все-таки при чем тут графиня?
Алатея слегка улыбнулась:
— А разве это не сработало?
Он ждал, но она не произнесла больше ни слова.
— Я так полагаю, ни твой отец, ни Сирина не знают об этом маскараде?
— Разумеется, нет.
— А кто-то посвящен?
— Никто, кроме некоторых наших слуг.
— Твой кучер… как его? Джейкобс?
Она кивнула.
— И кто еще?
— Нелли, Фиггс, мисс Хелм, Коннор, Крисп, конечно. Да еще Фолуэлл. Это все.
— Все? — Габриэль недовольно сжал губы.
Алатея бросила на него хмурый взгляд:
— Я не думаю, что это может повредить делу. Они преданы мне и всегда точно выполняют мои указания.
Габриэль недоверчиво посмотрел на нее, потом сделал ей знак не шевелиться. Подойдя к двери, он щелкнул замком. Дверь распахнулась — за ней стояли Нелли, Крисп, Фиггс и мисс Хелм…