Клятва повесы | Страница: 89

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— Итак, — сказал он, — до настоящего момента здесь ничего не произошло.

Взгляд Пейшенс был прикован к длинной полоске шелка. Она попыталась ответить, но не смогла и просто замотала головой.

— Отлично. — Вейн небрежно бросил галстук на сюртук. — Значит, тебя ничто не будет отвлекать.

Пейшенс мгновенно перевела взгляд на его лицо.

— От чего?

— От темы, которую нужно обсудить.

— Ты хочешь что-то обсудить? — Она глубоко вздохнула, стараясь остановить головокружение.

— Тебя. Меня. Нас.

Пейшенс с усилием подняла одну бровь.

— Что значит «нас»?

У Вейна задергалась щека. Краешком глаза Пейшенс увидела, что он сжал кулаки.

— Я, — начал он, — дошел до предела. — Он приблизился к ней, и она отступила на шаг. — Мне не нравится сложившаяся ситуация, потому что личности вроде Элис Колби считают себя вправе набрасываться на тебя. Не важно, что породило эту ситуацию — мои действия или что-то иное. — Вейн снова шагнул вперед, и Пейшенс инстинктивно попятилась. — Я не могу и не буду мириться с ситуацией, которая так или иначе порочит твое имя, даже если причиной тому являюсь я.

Вейн продолжал наступать, а Пейшенс — отступать. Ей хотелось убежать подальше от него, но она не решалась отвести от него взгляд.

— Тогда что ты здесь делаешь?

Он поймал ее в ловушку, загипнотизировал — она знала, что он скоро нанесет удар. Как бы подтверждая это, он прищурился и вытащил рубашку из бриджей, а потом стал расстегивать пуговицы, продолжая наступать и загоняя ее к кровати.

— Я здесь, потому что не вижу смысла быть где-то еще, — отчеканил он. — Ты принадлежишь мне навсегда, ты спишь со мной. Если ты собираешься лечь спать, следовательно, и я тоже. Если ты еще не считаешь мою кровать своей, то я твою — считаю.

— Ты же сказал, что не хочешь порочить мое имя.

Вейн распахнул полы рубашки. Пейшенс не знала, куда смотреть. Вернее, куда ей хочется смотреть больше.

— Абсолютно правильно. Поэтому ты должна выйти за меня. Именно это и нужно обсудить. — Он быстро развязал тесемки на манжетах.

Пейшенс застыла как громом пораженная.

— Я не должна выходить за тебя.

Вейн снял рубашку.

— В таком смысле — нет. Для тебя брак со мной неизбежен. И ты убедишься в этом.

Рубашка упала на пол. И Вейн шагнул к Пейшенс.

Она в панике сделала несколько шагов назад — и уперлась спиной в столбик балдахина. Бежать было поздно, потому что Вейн уже поймал ее в кольцо своих рук.

Судорожно вздохнув, Пейшенс посмотрела ему в глаза.

— Я же сказала, что просто не выйду за тебя.

— Думаю, я могу гарантировать, что в нашем браке не будет ничего простого.

Пейшенс собралась резко осадить его, но он закрыл ей рот поцелуем, таким страстным, что, когда оторвался от нее, она цеплялась за столбик, чтобы не упасть.

— Выслушай меня, — прошептал он.

Пейшенс замерла. Она ждала, а сердце ее бешено стучало.

— В свете меня считают холодным — с тобой же я никогда не бываю холоден. Я горю, я пылаю от желания. Если мы с тобой в одной комнате, я могу думать только о том, как ты будешь изливать свой пыл на меня. У меня репутация очень осторожного и благоразумного человека. А теперь взгляни на меня: я совратил племянницу своей крестной! Я открыто сплю с ней даже в доме крестной. — Он мрачно усмехнулся. — Хватит осторожности.

Вейн глубоко вздохнул, и при этом его грудь коснулась ее сосков.

— А что касается хваленого, даже легендарного умения владеть собой, то оно испаряется, как вода на раскаленном железе, стоит мне только войти в тебя.

Пейшенс не знала, что подтолкнуло ее. Его лицо было так близко — и она легонько куснула его за нижнюю губу.

— Я же предложила тебе расстаться — плакать не буду.

Напряжение, пульсировавшее в нем, немного спало. Вздохнув, он прижался губами к ее лбу.

— Дело не в этом. — Помолчав, Вейн продолжил: — Мне не нравится терять самообладание в тебе, это все равно что терять себя — в тебе.

Пейшенс почувствовала, что им снова овладело напряжение.

— Отдаваясь тебе, я отдаю себя в твою власть.

Пейшенс млела от звука его голоса. Закрыв глаза, она сделала глубокий вдох:

— А тебе это не нравится.

— Не нравится, и в то же время я страстно желаю этого. Я не одобряю этого и стремлюсь к этому. — Его дыхание щекотало ей щеку. — Ты понимаешь? У меня нет выбора. — Он набрал в грудь побольше воздуха: — Я люблю тебя.

Пейшенс затрепетала, окунувшись в эти долгожданные слова.

— То, что я теряю себя в тебе, отдаю свое сердце и душу в твою власть, — все это часть моей любви. — Он нежно коснулся губами ее губ. — И мое доверие к тебе — тоже часть любви.

Снова ощутив легкое прикосновение его губ, Пейшенс решила не ждать. Она поцеловала его, сжав ладонями лицо. Пусть он узнает — и почувствует — ее ответ на его слова!

И Вейн почувствовал, ощутил в полной мере. Он обнял ее с такой силой, что она едва не задохнулась, и они погрузились в захлестнувший их поток.

Серебристо-золотой, он обвивался вокруг них, наполняя каждое прикосновение волшебством. Он окутывал их сиянием и вплетался в их прерывистое дыхание. Он объединил в себе все: и сиюминутное влечение, и надежду на будущее, и неземной восторг, и земное наслаждение. Он обещал дарить им радость и сейчас, и всегда.

Вейн с тихим стоном отстранился и сорвал с себя бриджи. Пейшенс отбросила шаль и развязала тесемки под грудью. Сорочка соскользнула с ее плеч и упала на пол. Вейн раскрыл объятия, и Пейшенс прижалась к нему всем телом. Их губы соединились, и страсть вырвалась на волю.

Он нежно уложил Пейшенс на кровать, и она, раскинувшись перед ним, самозабвенно приняла его в себя.

На этот раз их соитие не было сдержанным. Страсть и желание расцвели пышным цветом, изгнав самообладание и здравомыслие. Пейшенс и Вейн стали едины — ив мыслях, и в действиях. И наслаждение, и восторг стали для них общими. Они снова и снова отдавали себя полностью, без остатка, но их души казались неисчерпаемыми.

Они вместе устремлялись к мерцающему свету, более могущественному, чем все силы в мире, и более ценному, чем все золото на земле.

Когда последняя волна вознесла их на гребень, они, слившись воедино, рухнули в водоворот, а потом, утолив жажду, долго плыли по течению. Наконец их одолел сон.

И они погрузились в блаженство — наиболее желанное из всех благодатей.

Во всем, что произошло потом, была виновата исключительно Мист.

Проснувшись, Вейн, как и в предыдущий раз, обнаружил, что кошка опять облюбовала его грудь, свернулась клубочком и мурлычет от удовольствия. Он сонно почесал ее за ухом и посмотрел в окно. Небо начало светлеть.