— Значит, добраться до Булони легко, а вот выбраться…
— Мы можем задержаться чуть ли не на неделю.
«Неделю, в течение которой Черная Кобра может совершать нападение за нападением…»
Гарет не сказал этого вслух. Да и зачем? Эмили и без слов все понимает. Он видит это ее в глазах.
Глазах, в которых он тонет каждую ночь, когда она открывает ему объятия. Глазах, которые он с таким восторгом видит каждое утро.
Глазах, взор которых обращается к нему каждый раз, когда он входит в комнату.
Теперь те же самые глаза изучали его лицо. Мрачное и угрюмое. Но он не мог найти в себе сил засмеяться и постараться ее развеселить.
Эти глаза и их обладательница стали невероятно дороги для него. Он не понимал, как это случилось. Знал только, что это так и есть.
Он не мог потерять ее. Его будущее, о котором он не имел ни малейшего представления, когда стоял у корабельного поручня в аденской гавани, теперь было ясно и понятно. И она — центр и средоточие этого будущего. Без нее…
Но она каким-то образом догадалась, что значит для него куда больше, чем просто женщина, на которой честь обязывает его жениться.
И все же Эмили не настаивала, не требовала объяснений, как могли бы другие женщины на ее месте. Она просто была рядом. Была собой. И позволила ему влюбиться в себя. Нет. Позволила ему полюбить себя. Глубоко. Отчаянно.
Он снова посмотрел ей в глаза, увидел, как она ждет… Он знал, чего именно. Ждет с бесконечным терпением, пониманием и сочувствием.
Гарет протянул ей руку ладонью вверх. Помедлил, пока она не вложила пальцы в его ладонь. Сжал ее и объяснил:
— Если моя теория верна, тогда мы более или менее в безопасности, пока не доберемся до Булони.
Дядя мерил шагами грязный пол заброшенной хижины лесорубов к северу от Амьена.
— Не важно, в какой порт они направляются, их встретят в любом, — объявил он, взмахнув полученным посланием. — Наши братья, собравшиеся на побережье, уже подтвердили, что там сейчас бушует шторм. Пусть наши враги бегут, подобно испуганным крысам. Дальше побережья им не пройти. И не пересечь канал. — Его глаза блеснули злобным предвкушением. — Придется остановиться и ждать.
Встав посреди комнаты, он воздел к небу руки.
— Боги дождя и грома предоставили нам идеальную возможность поймать и пытать майора и его женщину, к восторгу и славе Черной Кобры!
Мужчины, сияя глазами и подняв кулаки, повторили:
— К восторгу и славе Черной Кобры!
— На этот раз мы все тщательно спланируем и восторжествуем!
Дядя почувствовал, как в него вливаются силы. Теперь он держит их в кулаке… даже Акбара.
— Мы подождем и понаблюдаем, но когда узнаем, в какой порт направляется наша добыча, последуем за ними. Отныне наши судьбы неразрывно связаны, и теперь, дети мои, нам свыше дано время.
«8 декабря 1822 года.
Раннее утро.
Наша комната в Амьене.
Дорогой дневник!
Я лежу в постели, ожидая появления Доркас. Еще совсем темно, на улице идет снег. Холодно и слякотно. Сегодня мы отправляемся в предпоследний этап нашего рискованного путешествия — в Абвиль. Оттуда еще один день скачки до Булони и Ла-Манша. Хотя напряжение становится почти невыносимым, я учла предупреждение Гарета и приготовилась к тоске и скуке ожидания: может пройти несколько дней, прежде чем нам удастся пересечь пролив.
Но пока Гарет каждую ночь делит со мной постель и держит меня в объятиях, когда мы спим, я готова выносить все трудности со стоицизмом, подобающим истинной английской леди.
Э.».
Они уехали из Амьена в снежную метель. Гарет физически ощущал, как тревога окружающих растет с каждым днем. Но, как он и предсказывал, во время однодневного путешествия ничего не случилось. Кучера продолжали нахлестывать лошадей. Покрытые снегом поля простирались под нависшим серым небом.
Несмотря на быструю езду, они подъехали к Абвилю только вечером. Каждый знал свои обязанности, и менее чем через полчаса все очутились в тепле. Они с Эмили ужинали в большом зале гостиницы, в то время как остальные удалились в бар.
За окнами ревел ветер, в стекла била ледяная крупа.
Все рано легли спать. Гарет, как всегда, взял себе предутреннюю вахту, между двумя и четырьмя часами утра. Так он мог засыпать, держа Эмили в объятиях, и просыпаться рядом с ней.
Она уже устроилась под толстым пуховым одеялом. Дрова в камине почти прогорели, шторы были задернуты, и в комнате стало очень уютно. Но не тепло.
Гарет быстро разделся и лег рядом с Эмили, оставив свечу гореть на тумбочке.
Он вздрогнул, когда холодные простыни коснулись кожи, но снова расслабился, как только Эмили, теплая, шелковистая и откровенно женственная, прижалась к нему. Он обнял ее и выдохнул:
— Не помню, чтобы в Англии было так холодно.
— Такое бывает нечасто. Но после Индии это невыносимо.
Слава Богу, он очень быстро согревался.
И неотрывно смотрел на ее губы. Слегка улыбавшиеся, нежные, полные…
Он медленно опустил голову и накрыл их своими губами.
Знакомое пламя мгновенно вспыхнуло между ними. Теперь они, обретя опыт, уже меньше спешили, не так отчаянно стремились к завершению. Зная, что непременно его достигнут, что страсть, блаженство и экстаз будут принадлежать им, они не торопились. Не важно, каким маршрутом они придут к удовлетворению. Не важно, каким трудным и утомительным будет этот маршрут.
На этот раз они выбрали более длинную дорогу. Более медленный, более размеренный темп.
Каждое его прикосновение жгло, подобно раскаленному клейму. Губы, зубы, рот, пальцы — он играл на ее теле, как на музыкальном инструменте, пока страсть и желание не слились в сладостной симфонии и не унесли Эмили на своих волнах. Наполнили ее кровь, разгорячили кожу. Она сгорала от нетерпения и яростного желания, когда он наконец раздвинул ее бедра, властно устроился между ними и наполнил лоно.
Эмили, задыхаясь, откинула голову. И потянулась к нему всем своим существом, принимая его в себя, прижимая к себе.
Многое изменилось с тех пор, как они покинули Марсель. С тех пор как по ее настоянию стали делить постель каждую ночь.
Каждую ночь наслаждение, восхищение и уверенность в будущем росли. Становились все сильнее. Все притягательнее.
Простой акт любви, казавшийся раньше таким обычным, таким незначительным, теперь значил куда больше. Когда он вонзался в ее разгоряченное тело и чувствовал, как она сжимает, как удерживает его плоть, как вбирает его в свое лоно, казалось, будто она питает ту часть его души, о существовании которой он до сих пор не подозревал.