Огонь. Он снова разжег его в ней, воспламенив изголодавшиеся чувства. Всем своим весом он вдавил ее в постель и проник языком в рот. Больше никакого промедления. Никакой нежности. Только жгучая страсть, заставившая ее вонзить ногти в его плечи и рвать одежду. Побуждающая поскорее почувствовать его тело под жадными руками.
Он почувствовал. Понял. И отстранился ровно настолько, чтобы сбросить куртку. Попрежнему захваченная поцелуем, не открывая глаз, она пошарила и нашла пуговицы его жилета, с лихорадочной быстротой расстегнула и провела ладонью по тонкому полотну его сорочки. По твердым мышцам груди.
Ее жадное прикосновение на миг отвлекло Майкла. Зажмурившийся, погруженный в волшебство ее рта, он ждал.
Она застыла. Замерла, охваченная внезапной нерешительностью.
Майкл оторвался от нее.
– Ради Бога, не останавливайся, – простонал он, ныряя в медовые глубины ее рта и чувствуя, как она снова атакует его с почти животным пылом.
Ей удалось найти подол его рубашки, выбившейся из лосин, и просунуть руки за пояс.
Коснулась его. Расставила жадные маленькие пальчики и стала бесстыдно его ласкать. Ему трудно было поверить силе желания, которое она посылала ему с каждым дерзким прикосновением.
Ибо это было именно так. Он не был уверен, что Кэро сознает это. Зато сознавал он. В самом отдаленном уголке мозга, которому все еще удавалось функционировать, сознавал что сдается… капитулирует, отдается ей и сам даст все, в чем она нуждается, чтобы утолить ее голод.
Он стонал, требуя, умоляя… Внезапно поняв ее застарелый голод. Голод, который мучил ее куда дольше, чем он предполагал. И Майкл чувствовал его в поцелуе также, как чувствовал ее ответ, ее безмерную жажду.
Поцелуй длился и длился, их якорь… самое верное средство общения в мире, внезапно залитом исступленным желанием, которое обжигало, как раскаленное железо.
Сдерживая свои собственные порывы, он сцепил зубы и вынудил себя лежать спокойно. Позволить ей утолить первый голод.
Майкл не помнил, как умудрился стянуть жилет. В четыре руки они развязали его галстук. Отшвырнули. Слепо шаря, расправились с пуговицами рубашки, и прервали поцелуй ровно настолько, чтобы содрать ее с его плеч.
Кэро взвилась, прижав его спиной к постели. Майкл, задыхаясь, уронил сорочку и закрыл глаза, чтобы насладиться лихорадочной настойчивостью ее прикосновений. Кэро продолжала гладить его по груди: распластав ладони, скрючив пальцы… словно он уже принадлежал ей. И теперь ей не терпелось завладеть им окончательно.
Он не собирался протестовать.
Открыв глаза, он изучал ее лицо, светящееся восторгом и чем-то напоминающим изумление. От этого зрелища почему-то заныло сердце. И тут она подняла ресницы. Обдала его расплавленным серебром взгляда и потупилась.
Он уложил ее на себя. Она повиновалась и без дальнейших поощрений прижалась губами к его губами.
Он ждал ее. Ждал, пока она погрузится в поцелуй, захваченная разгоравшимся пламенем взаимных желаний. И только тогда взялся за первую пуговицу ее платья.
Она на миг отстранилась, чтобы размотать шарф, который немедленно присоединился к валявшейся на полу рубашке.
Не прерывая поцелуя, продолжившегося дерзкой дуэлью языков, он умело стянул с нее платье. Когда и оно полетело на пол, Майкл, уже не в силах сдержаться, обвел ладонями изящные изгибы, чтобы наполнить ею свои чувства. Узнать столько же, сколько она успела узнать о нем. Владеть так же властно, как она завладела им.
Кэро что-то пробормотала, не отнимая губ, и он ощутил, как она затаила дыхание, когда он стал смело мять ее груди. Она ответила тем, что прижалась еще теснее, живая, теплая и манящая. Он сжал ее соски, стал перекатывать между пальцами, и Кэро ахнула. Продолжая целовать ее, он властно провел руками по ее бедрам, поднял подол рубашки и стал ласкать ягодицы. И с восторгом увидел, как по ее лицу разлился румянец.
Она стала тереться об него всем телом, намеренно задевая восставшую плоть. Не дразня. Слегка сжимая бедрами. Гладя. Лаская.
Он едва не взорвался, но успел вовремя подхватить поводья и напомнить себе, что впереди у них не один час. Даже больше чем два, которые он обещал себе. Еще есть время для любовных игр. Для неспешного наслаждения. На свете бывает только один первый раз.
Зарывшись рукой в роскошь ее волос, он поцеловал Кэро. Так же алчно, как оба хотели. Так же яростно, бесстыдно, первобытно-откровенно, как оба желали.
И никакой спешки.
Он снова смаковал ее губы, пил их нектар, медленно исследуя ее тело. Находил каждую впадину и гладил, обводил, искал особенно чувствительные точки, где каждое касание заставляло ее тихо стонать. Внутренняя сторона ее бедер… нижняя часть груди…
Дюйм за дюймом он поднимал тонкую рубашку, пока наконец, отстранившись, не стащил ее через голову Кэро. Отбросил и, подхватив Кэро, притиснул к постели, наклонился, прижал ладонь к ее животу, погрузился в поцелуй, отстранился.
И взглянул на найденное сокровище. Обретенное.
На женственную красоту стройных ног и сводящие с ума изгибы, затянутые в тонкий шелк.
Потерявшая рассудок, задыхающаяся Кэро любовалась его скульптурно вылепленным лицом, ощущая, как большая рука почти благоговейно ласкает ее плоть. Нервы натянулись в предвкушении более восхитительном, чем она себе представляла. Колкий озноб сотрясал ее, хотя в комнате не было холодно. Стоял великолепный летний день. Окно было открыто, и душистый ветерок ласкал разгоряченные тела, добавляя легкое тепло к огню, уже бушевавшему в них.
Он сгорал от желания к ней.
Кэро осторожно подняла руку, обвела резкие, суровые линии его лица. Он повернул голову и дотянулся губами до ее ладони. Желание, сверкающее в глазах, превратило голубизну в темную синеву. Страсть. Потребность в лежавшей под ним женщине.
И он снова стал ласкать ее. Подбрасывать дрова в и без того бушующий огонь, с каждым касанием увлекать ее все глубже в водоворот собственного безумного желания. Дразня ее голод. Голод, который пробудил сам. Доказывая, что готов на все, чтобы получить ее. Напряжение, сковавшее его тело, превратило мышцы в стальные ленты, а пальцы, вонзившиеся в его плечи, – в когти хищной птицы. Он снова взял губами уже закаменевший сосок и стал сосать.
Кэро застонала, судорожно вцепившись в его волосы, и требовательно выгнулась. Он немедленно исполнил ее желание, обрушив такие же ласки на другую грудь, бесстыдно предложенную ему, и одновременно сжимая первую.
Она беспомощно отдалась на волю бурного потока, безуспешно стараясь сдержать стоны, пока он не потребовал:
– Кричи сколько хочешь. Все равно никто не услышит… кроме меня.
Значит, ему нравится слышать крики, которые он исторгает из нее!
Но ей и без того было почти невозможно молчать… не было ни сил, ни воли.