— Выходит, ты бросила учебу на медицинском факультете, — небрежно заметил Конрад, в то время как его глаза изучающе скользили по ее лицу.
— Кто тебе сказал об этом?
— Никто. Я просто помню, что ты собиралась поступать в университет. И поскольку я вижу тебя здесь в качестве медсестры, то и предположил, что ты отказалась от профессии врача.
Доминик сделала маленький глоток кофе, который оказался очень крепким. Нервы у нее и так были натянуты до предела, и она поставила стаканчик на стол.
— Если мне не изменяет память, ты сам советовал мне…
— О нет, — немедленно возразил Конрад, — я не давал тебе никаких советов. Все решения ты принимала самостоятельно. Я был лишь резонатором терзаний твоей мечущейся души. Ты говорила, что хотела бы выйти в этот большой, сумасшедший мир и попытаться найти в нем свое место, прежде чем тебя засосет профессия твоей семьи.
— А с чего начались мои так называемые терзания? — с убийственным спокойствием осведомилась Доминик. — Об этом вы помните, доктор Бартон?
— Да это была невинная, ничего не значащая реплика, почти шутка! Насколько мне помнится, я разговаривал с твоим отцом, и он сказал, что тебе обеспечено место на медицинском факультете Колумбийского университета. В этот момент в комнату вошла ты, и я произнес что-то вроде: «Значит, вы собираетесь и вторую дочь бросить на алтарь медицины, сэр?» Но ты, оказывается, по какой-то причине решила нарушить семейную традицию.
— Конечно, решила! Я была тогда совсем молодой, с неустойчивыми взглядами. И на меня действовало каждое слово, произнесенное двадцатипятилетним доктором, который и сам намеревался круто изменить свою жизнь.
Конрад отставил стаканчик с недопитым кофе и подался всем корпусом к собеседнице.
— Не знаю, к чему ты клонишь, Доминик, но я улавливаю в твоих словах определенный упрек в мой адрес. Нам надо как-то уладить этот вопрос, если мы собираемся работать здесь вместе.
Доминик протяжно вздохнула и замолчала, окунувшись в свое уже ставшее далеким прошлое. Через минуту она заговорила, осторожно подбирая слова:
— Извини, Конрад. С тех пор, как я узнала о твоем назначении к нам, я очень боялась снова встретиться с тобой.
Доминик подняла глаза и увидела, как нечто похожее на боль исказило его красивое лицо.
— Не понимаю почему. — Конрад провел рукой по темным густым волосам. — Я проходил стажировку в клинике твоего отца и знаю, как его взбесило мое решение оставить общую медицину. — Он встал, подошел к окну и оперся ладонями о подоконник. Простояв безмолвно около минуты, Конрад резко обернулся, глаза его сверкнули сердитым огнем. — Честно говоря, я всегда считал твоего отца диктатором, но меня действительно волновало то, что происходило с его младшей дочерью. Поэтому я так терпеливо выслушивал тебя, когда ты делилась тем, что тебя беспокоило. Что у тебя нет собственной жизни, что ты обязана идти по стопам своих родителей и дедов и после окончания университета работать в клинике отца. О том, что ты так никогда и не узнаешь, что такое настоящая жизнь…
— Я помню, — поспешно перебила его Доминик. — Но ты осознанно решил уйти из медицины общего профиля и пошел работать врачом в бюро путешествий. А я завидовала тебе тогда, думала, что ездить по миру — это здорово, поэтому и…
Конрад снова вернулся к своему столу.
— Ты и в самом деле настолько серьезно восприняла тот наш разговор, да? — тихо спросил он. — Не хочешь еще кофе?
— Нет, спасибо. — Доминик покачала головой. — Я не смогла осилить и половины того, что ты мне налил. Чересчур крепкий, на мой вкус. Приходи ко мне в кабинет, я угощу тебя нормальным кофе. У меня есть кофеварка.
Конрад широко улыбнулся и сделал вид, что принюхивается.
— Здесь, кажется, появился запах оливковой ветви мира. Я прав?
Доминик улыбнулась.
— Я не знала, что мы ссорились.
Конрад запрокинул голову и громко рассмеялся. Этот смех сотворил чудо с натянутыми нервами Доминик — она сразу почувствовала облегчение. Доминик помнила, какое недовольство вызывал у ее отца смех Конрада, часто раздававшийся в коридорах клиники. Конрад ничуть не преувеличивал, определив характер доктора Барнеса как диктаторский. Отец Доминик, правда, смягчился немного, когда отошел от дел и поставил свою старшую дочь Карен руководить семейной клиникой, но тем не менее по-прежнему остался бескомпромиссным в том, что касалось медицины и членов его семьи.
— Прекрасно, мы не ссорились! — весело согласился Конрад. — Мы просто разгоняли тучи, не так ли?
— Туч здесь еще хватает, но…
В этот момент зазвонил телефон. Сняв трубку и выслушав абонента, он передал ее Доминик.
— Это тебя.
Услышав голос Патрика Хедли, она улыбнулась. Патрик заведовал ортопедическим отделением и всегда приходил Доминик на помощь, особенно в первые недели ее работы в качестве старшей медсестры.
— Так вот ты где прячешься! Доминик, у меня тут возникла одна проблема, мне нужна твоя помощь.
— Выкладывай, в чем дело.
Доминик краем глаза заметила, что Конрад, с преувеличенным вниманием разглядывая почту на своем столе, делает вид, будто не прислушивается к ее разговору с Патриком, а на самом деле ловит каждое слово. Ей стало интересно, как он отнесется к ее неформальной, дружеской, манере общения с врачом. Отец, несомненно, сделал бы ей выговор, напомнил о профессиональной этике и о тому подобном. Наверное, именно из духа противоречия Доминик старалась держаться на работе по возможности непринужденно, без излишнего официоза.
Тем более с Патриком, который был не только ее коллегой, но и другом. Пару раз они ходили в театр на Бродвее, а однажды он даже пригласил ее на ужин, но Доминик пришлось отказаться, потому что не хотелось злоупотреблять добротой Джулии и просить ее посидеть с Чаком.
— Сестра Бриджес опять заболела, — сообщил Патрик.
— О, бедняжка Дейна! Первые три месяца бывают обычно ужасными. Я помню, как меня по утрам буквально выворачивало наизнанку. Как только беременность стабилизируется, она будет как огурчик.
Доминик видела, как насторожился Конрад, но ничуть не смутилась. Можно лишь удивляться, что никто еще не доложил новому главврачу о «позорном» прошлом старшей медсестры, потому что именно скандальный факт ее биографии люди затрагивали в первую очередь, когда начинали судачить о Доминик.
— Да уж, дела… — печально заметил Патрик. — Но ты не слишком огорчайся по поводу ее самочувствия. «Бедняжка Дейна», наверное, лежит на диване и смотрит телевизор, пока мы здесь трудимся в поте лица. Так что же нам делать в связи с создавшейся ситуацией?
— Сейчас спущусь к тебе в отделение и все улажу. Только зайду к себе надеть халат.
— Доминик, ты просто прелесть!
Она рассмеялась.
— Я знаю. — И повесила трубку.