– Мы подумали, что ты, должно быть, голоден.
Так оно и было. Он просто умирал от голода. А когда увидел еду, у него ноги подкосились от слабости. Но Роберт, ничем себя не выдавая, коротко кивнул и выдвинул для Лидии стул.
Хотя он держался из последних сил, ничего не помогало. Слишком остро ощущал он ее присутствие. Ее близость. Стоит только руку протянуть.
Лидия села, и он поспешно отступил.
Усевшись за стол, Роберт положил себе кусок пирога с дичью и взглянул на Лидию:
– Итак, что ты здесь делаешь?
Она уже подумывала сплести более-менее правдоподобную историю, но мудро решила не делать этого. Он как по книге читал правду в ее безмятежном выражении, в чистоте красивых голубых глаз.
Сложив руки перед собой, она спокойно встретила его взгляд.
– Я здесь, чтобы найти и вернуть потерявшееся письмо Табиты.
Он доел пирог и снова обратил свой взгляд на Лидию. Наверное, придется вытащить из нее всю историю, слово за словом. Иначе не получится. Табита была сестрой Лидии, на год моложе, но настоящая сорвиголова. И была такой всегда, даже когда он в последний раз видел ее в пятнадцатилетнем возрасте. Теперь же, в двадцать пять, Таб, по слухам, стала настоящим синим чулком и пыталась учить жизни женщин, заявляя, что они не нуждаются в мужчинах, и в особенности джентльменах, и должны хорошенько подумать, прежде чем вручить свободу и состояние в их руки.
Лидия в свои двадцать шесть была куда более спокойной и сдержанной, уравновешенной и надежной. Таб же, казалось, была двойником Роберта, только в юбке: печально известная и опасная своими проделками особа. По крайней мере так считал свет.
Но ни ту ни другую сестру нельзя было упрекнуть в слабости.
Виконт потянулся к ростбифу.
– Это письмо – у кого оно? Какую угрозу оно представляет для Таб? И почему ты, а не она пытаешься его вернуть?
Губы Лидии слегка сжались, но она глубоко вздохнула и ровным голосом ответила:
– Это письмо Таб написала много лет назад, когда ей было семнадцать. Ты помнишь мою сестру и знаешь, какова она. Как она бросается в любое предприятие очертя голову, и пусть все летит к черту!
Роберт потянулся к бокалу и кивнул.
– Ну… прежде чем она стала синим чулком, отстаивающим права женщин, и особенно право не выходить замуж…
– Она влюбилась, – докончил за Лидию Роберт. Зная Табиту, он почти в этом не сомневался.
– Совершенно верно. Ей было семнадцать. Она написала этому человеку и, будучи Табитой, ничего не скрыла. То есть была безгранично откровенна. Без всякой оглядки на общепринятые правила приличия и с таким энтузиазмом… – Она снова вздохнула. – Достаточно сказать, что, если содержание письма станет широко известно, сестра превратится во всеобщее посмешище.
Роберт вскинул брови:
– Все так плохо?
– Даже еще хуже, – поморщилась Лидия. – От нее откажутся друзья, единомышленницы, весь ее круг. – Помолчав, она добавила: – Такова ее теперешняя жизнь, но из-за этого письма она стоит на грани краха.
Роберт повертел в руках вилку.
– Но почему это письмо всплыло только сейчас, через семь лет?
– Потому что Таб вспомнила про него и попросила вернуть.
Очевидно, содержание письма было настолько возмутительным, что даже Таб, которую никак нельзя было назвать нежной фиалкой, опасалась последствий.
– Итак, она обратилась к человеку, которому оно было послано. И тот не пожелал его отдать, – заключил Роберт.
– Почему же? Согласился, – раздраженно бросила Лидия. – Еще бы не согласиться. Прикажи ему Таб прыгнуть через горящий обруч, он и то согласился бы.
– А кто он? – удивился Роберт.
Лидия долго размышляла, прежде чем признаться:
– Монтегю Аддисон.
Роберт вытаращил глаза, стараясь не улыбнуться.
– Аддисон? Эта тряпка? Мягкотелый слизняк?
Лидия, сухо поджав губы, кивнула:
– Именно.
– Вот как? – Роберт отодвинул тарелку и поднес к губам бокал с вином. – Это многое объясняет.
Включая и тот факт, почему Табита Мейкпис боялась замужества как огня. Если впечатлительная семнадцатилетняя девочка считала Монтегю Аддисона идеалом мужской добродетели, вполне понятно, почему теперь она отрицает брак.
– Итак, – продолжал Роберт, – Аддисон согласился вернуть письмо. Что же произошло?
– Получив записку Таб, Аддисон, этот круглый идиот, сунул конверт с письмом в карман фрака. Утверждает, что намеревался отыскать Таб на балу и отдать письмо, хотя она крайне редко посещает балы. И, ради всего святого, вспомни, сейчас февраль. В городе вообще не даются балы. А если бы он потрудился прочитать записку до конца, понял бы, что мы сейчас дома, в Уилтшире. Но Аддисон, будучи Аддисоном, не подумал ни о чем подобном. Он побывал на нескольких вечеринках, а потом очутился в игорном доме «У Люцифера».
Роберт поморщился, он, кажется, понял, что произошло дальше и где именно находится сейчас письмо Табиты.
– Я знаю это место, – сухо бросил он.
Лидия мгновенно вскинула голову, отвлекшись от своего невеселого рассказа.
– Да, я так и подумала. – Тряхнув головой, она снова вернулась к рассказу о злополучном Аддисоне. – Аддисон много проиграл. Насколько мне известно, такое с ним случается часто. Ему пришлось написать долговую расписку… некоему джентльмену, и… полагаю, к тому времени он был так пьян, что вытащил письмо Таб и написал расписку прямо на конверте, после чего отдал его… вышеупомянутому джентльмену.
И тут Роберт окончательно прозрел:
– А имя этого джентльмена – Стивен Барем, ныне лорд Алконбери из Аптон-Грейндж.
Лидия мгновенно застыла. Долго смотрела ему в глаза, прежде чем медленно потянуться за виноградиной.
– Почему ты так думаешь?
Она оторвала виноградину, сунула в рот и постаралась принять невинный вид.
Роберт невесело улыбнулся:
– Потому что Барем – завсегдатай «Люцифера». Потому что Аддисон вечно пытался снискать дружбу этой компании, потому что Аптон-Грейндж лежит по ту сторону леса… – в подтверждение своих слов он пальцем указал направление, – и потому что, когда ты пришла, подол плаща был мокрым. – Кулаки его сами собой сжались. – Ты бродила по лесу среди ночи во время ливня поистине библейских масштабов… почему?
Пришлось сделать нечеловеческое усилие, чтобы подавить терзавшие его эмоции, эмоции, рожденные осознанием того, какую глупость затеяла Лидия. И этого было достаточно, чтобы его вопрос не прозвучал угрожающе.
Она нервно облизнула губы.
– Надеюсь, Роберт, ты понимаешь, что у тебя нет оснований для вмешательства. Моя жизнь – только моя, и я буду делать что пожелаю.