– Пенни… – прошептал он, не сводя с нее взгляда.
Она перелетела через комнату и бросилась в его объятия. Зная, что он ее поймает. Говорить ей не хотелось.
Чарлз тихо выругался, но она сжала ладонями его щеки и стала целовать. Теперь по крайней мере он получил ответ на вопрос, ждать которого она не захотела.
Он прижался спиной к двери, принимая на себя тяжесть Пенни, и, не задумываясь, прижал ее к себе. Только чтобы сверхчеловеческим усилием оторвать от ее губ свои.
– Пен…
Она снова припала к его губам, нашла его язык своим и вдохнула огонь в его вены.
Он не понимал, что происходит: она мчалась вперед быстрее ветра, и это было глупо и небезопасно как для нее, так и для него. Он был уже почти возбужден еще до того, как вошел в комнату. Теперь же его плоть восстала, почти болезненно, демоны одолели его, а самообладание безнадежно ослабело.
И всему виной она. Опять.
Он схватил ее. Оторвал от пола и стал жадно целовать, пытаясь взять власть над ней.
Пытался. Но, к его удивлению, ничего не вышло. Она выпрямилась, оперлась локтями о его плечи и снова сжала ладонями его лицо. И стала целовать так, словно он был последним мужчиной на земле и сегодняшняя встреча была единственной.
Женщины и их страсти были его коньком, но эта… эта жадная, алчная, всепоглощающая потребность… откуда это все?
Он знал, что она его хочет, знал стой минуты, как они домчались до конюшни, не предвидел сегодня ночью никакого сопротивления. Но такое ему даже в голову не приходило.
Всего лишь поцелуй, и он задыхается, перед глазами все идет кругом, сердце колотится… что же это такое?
Она склонила голову набок, и новый поцелуй обжег его губы. Он вздрогнул. Пенни расставила ноги, сжала его бедра коленями, и внутри Чарлза что-то обрушилось. Потом его галстук словно сам собой развязался, ее руки скользнули глубже, рубашка разъехалась, и ее ладони легли на его грудь. Скользнули ниже.
Его ласкало немало куртизанок, поднаторевших в своем искусстве, но ни одно прикосновение не потрясало его так, как это. Он едва не лишился сознания.
Никогда до этих пор ни одна женщина не встречала его так, как эта. Не бросала ему подобного вызова. Отрешившись от мысли об утонченной игре, о часах, проведенных в обучении ее тому, что он узнал сам за эти годы, Чарлз едва добрался до кровати и упал на нее.
Позже.
Он перекатился, подмяв ее под себя, и это ему удалось. По крайней мере позиция. Что же до остального… в слепящей вспышке озарения он понял, где они оказались и куда она его завела. Прямо в пучину слепой похоти. Совсем как в тот раз.
Он не владел собой. И она тоже.
Губы их по-прежнему были намертво спаяны, жаркие и настойчивые. И казалось, этому поцелую не будет конца. Никогда.
Ее руки были повсюду: дергали за пуговицы и завязки… они катались по кровати, изнывая от нетерпения. Каким-то образом им удалось сбросить все. Предметы одежды фонтаном летели во все стороны. Он не помнил, как ухитрился стянуть сапоги. И она все-таки прервала поцелуй, только чтобы стащить с него бриджи. И словно в беспамятстве провела руками по его бедрам.
В ее прикосновениях чувствовались невинность, почти детское изумление, и этого оказалось достаточно, чтобы к нему возвратилось некое подобие рассудка.
Пробормотав что-то в шелк ее волос, он лег на спину и поднял ее на себя. Неожиданная смена позиции, столь новой для Пенни, поначалу ошеломила ее. Но он притянул ее к себе и вновь зажег огонь их исступленного поцелуя. Теперь он знал, что делать. Знал, что должен сделать это сейчас, прежде чем она вновь лишит его самообладания.
А это произойдет, и скоро…
Всего лишь мысль…
Он должен сейчас, сию минуту овладеть ситуацией. Ее батистовая рубашка задралась до колен и при этом запуталась между их ногами. Лиф расстегивался только на несколько пуговиц, обнажая груди. Резким рывком, не прерывая поцелуя, не прерывая бесстыдного танца их языков, он располосовал батист надвое и продолжал рвать, рвать, до самого подола. Потом она тряхнула руками, и половинки распались и были тут же забыты.
Он сжал ее талию, с наслаждением ощущая под ладонями обнаженную кожу, проник языком в рот еще глубже и стал ласкать ее груди, вздрагивая при каждом прикосновении к упругим холмикам. И стал их мять. Без всякой нежности, но с почти грубой настойчивостью. С той же жадной потребностью, с которой она цеплялась за него.
Наконец, она откинула голову, и ее великолепные волосы рассыпались живой вуалью по спине, по плечам, лаская ее, как ласкал он. И она что-то бормотала и извивалась под его руками. Требуя большего.
Он приподнялся на локте и дал ей все, что она пожелала. Прижался губами к впадинке чуть ниже уха, спустился ниже, по ее изящной шее, по изгибу груди, полной и набухшей в его руке, к закаменевшему соску, который перекатывал между пальцами.
Он взял его в рот, и она охнула. Он стал сосать, и она застонала.
Пенни услышала собственный голос и смутно удивилась, что он сумел заставить ее до такой степени отдаться на его волю. Удивиться она смогла; думать сил не было. Ощущения пронизывали ее, переполняли тело, каждая частица ее существа жаждала завершения, и душа купалась в тепле счастья.
Она оседлала его, сжимая коленями ребра, наклонившись вперед. Он продолжал сосать ее грудь, посылая молнии по венам, молнии, которые сжимались внизу в огненный клубок.
Его руки гладили ее. Жесткие и требовательные. Ласкающие, предъявляющие права, исследующие, открывающие все новые чудеса. Оставляющие на своем пути огненные полосы.
И она вспомнила… вспомнила расплавленную пустоту, открывшуюся в ней еще до того, как его рука легла между ее широко разведенных бедер и коснулась набухшей плоти. Закрыв глаза, она вцепилась в его плечи и отдалась желанию.
Его рот был горячим, влажным и настойчивым, и в ее груди заплясало пламя, которое не мог охладить врывавшийся в окна ветерок. Пламя было живым и билось в ее венах в странном ритме, убыстрявшемся с каждым биением сердца, распространявшемся под кожей и жадно требовавшем большего. От нее. От него.
Она едва могла дышать, но… но все чувства сохранились. И она чувствовала. Каждое прикосновение, каждый удар желания, каждую ласку.
Губами и языком он терзал пульсирующую вершинку одной груди. Второй завладела рука, сминая, пощипывая, перебирая. Другая рука лежала между бедрами. Длинные пальцы зарылись в глубину лона, проникая все глубже, прижимая сильнее.
И этого оказалось недостаточно: она со всхлипом откинула голову и в несвязной мольбе вонзила ногти в его спину.
Он приподнялся под ней, перевернул и, продолжая теребить крошечный бугорок, завладел ее губами в отчаянном поцелуе, укравшем ее дыхание, обострившем желание, убедившем в том, что он с ней. Что он хочет ее. Что она ему нужна. Так же сильно, как он – ей.