— Слушай, избавь меня от подробностей!
— Да я серьезно! Мы не сделали этого не по моей воле — Рид не захотела. Я-то думал, она просто издевается, ну типа подразнить — и все. А теперь я думаю, что ошибался — возможно, она не хотела причинить мне боль.
Линк долго думал, прежде чем выдать мне этот монолог.
— Не знаю… она все-таки темная чародейка.
— Но должна же у меня быть какая-то надежда, — пожал плечами Линк.
Мне хотелось рассказать Линку, что происходит, что Ридли и Лена, скорее всего, уже уехали. Я открыл было рот, но тут же закрыл. Мне не хотелось убеждаться, что Лена и правда наложила на меня заклятие.
После похорон мамы я был на ее могиле всего один раз, но не в День поминовения. Тогда прошло еще мало времени, я просто не смог. Сейчас у меня не было ощущения, что она здесь, скитается по кладбищу, как Женевьева или Великие предки. Я чувствовал ее присутствие только в архиве и в кабинете у нас дома. Она любила эти места, и если она где-то и осталась после смерти, то наверняка там, а не здесь, под клочком земли, у которого, закрыв руками лицо, на коленях стоял мой отец. Он провел здесь уже много часов.
Я откашлялся, чтобы он заметил мое присутствие — видимо, я появился в неудачный момент и помешал ему побыть наедине с мамой. Он вытер слезы и встал:
— Держишься?
— Кажется, да. Все хорошо.
Не знаю, что я чувствовал, но хорошо мне точно не было. Он засунул руки в карманы, не сводя глаз с надгробия. Рядом на траве лежал нежный белый цветок. Жасмин сорта «конфедерат». Я прочел надпись, выбитую на камне изящными буквами:
ЛИЛЕ ЭВЕРС УОТ
ЛЮБИМОЙ ЖЕНЕ И МАТЕРИ
SCIENTIAE CUSTOS
Я повторил про себя последнюю строчку. Эти слова я заметил, когда был здесь в последний раз, в середине июля, за несколько недель до дня рождения. Тогда я приходил один и так долго смотрел на могилу матери, что потом забыл узнать, что это означает.
— «Scientiae Custos».
— Это латынь. В переводе означает «Хранитель знания». Мэриан предложила. Ей подходит, правда?
— Да. Она им и была, — вымученно улыбнулся я, подумав, что отец даже не представляет, насколько близок к истине.
Он обнял меня за плечи и прижал к себе, совсем как тогда, когда наша команда проигрывала матч, а я был еще маленький.
— Мне ее очень не хватает, — сдавленно произнес он. — До сих пор не могу поверить, что ее больше нет с нами.
Я ничего не ответил. Перехватило горло, я едва мог дышать и боялся, что упаду в обморок. Мама умерла. Я больше никогда ее не увижу, сколько бы раз она ни открывала передо мной книги на нужной странице, сколько бы она ни отправляла мне странных посланий.
— Итан, я знаю, как тяжело тебе пришлось. Прости, что я не мог быть с тобой рядом в этом году. Я должен был, но я просто…
— Пап… все в порядке, — коротко ответил я.
На глаза навернулись слезы, но я не собирался плакать. Городская фабрика по производству поминальных запеканок от меня такого не дождется. Папа еще раз сжал меня в объятиях и тихо сказал:
— Побудь с ней наедине, а я пока прогуляюсь.
Я разглядывал надгробие, на котором был выгравирован кельтский символ «авен». Я знал этот символ, мама всегда любила его. Три линии, три луча света, сходящиеся наверху.
— Авен, — услышал я голос Мэриан. — Это гэльское слово, которое означает «поэтическое вдохновение» или «духовное озарение». То, что твоя мать уважала превыше всего остального.
Я вспомнил о символах, вырезанных над входом в Равенвуд, символах «Книги лун», знаке на двери в «Изгнание». Символы что-то означают. Иногда — гораздо больше, чем можно передать словами, и моя мама знала об этом. Возможно, именно поэтому она стала хранителем. А может быть, этому она научилась у других хранителей, своих предшественников. Я так многого о ней не знаю и теперь уже не узнаю.
— Итан, прости. Ты хочешь побыть один?
— Нет, — ответил я, позволяя Мэриан обнять себя. — Я не чувствую здесь ее присутствия. Понимаешь, о чем я?
— Понимаю.
Она поцеловала меня в лоб, улыбнулась, достала из кармана зеленый помидор и аккуратно положила его на край надгробия.
— Настоящая подруга сначала поджарила бы, — улыбнулся я.
На Мэриан, как и на всех остальных, было самое нарядное платье, только гораздо красивее, чем у других: мягкая желтая ткань, изящно повязанный бант у воротника, плиссированная юбка в тысячу мелких складок — как из старомодного кино. Лене бы понравилось.
— Лила знает, что от меня такого не дождешься. — Она обняла меня покрепче. — Вообще-то я пришла повидаться с тобой.
— Спасибо, тетя Мэриан. Трудные выдались деньки.
— Оливия рассказала. Чародейский бар, инкуб, векс — и все за одну ночь! Боюсь, Эмма больше тебя ко мне не пустит.
О том, какое наказание заслужила Лив, Мэриан и словом не обмолвилась.
— И это еще не все, — вздохнул я.
Я не мог заставить себя произнести вслух имя Лены. Мэриан поправила мне упавшую на глаза челку.
— Я знаю. Мне очень жаль. Кстати, я тебе кое-что принесла, — добавила она, открыла сумку, достала оттуда деревянную шкатулку с красивой резной крышкой и протянула ее мне. — На самом деле я пришла, чтобы увидеть тебя и кое-что передать. Она принадлежала твоей матери, это одна из самых ценных вещей в ее коллекции. Самая старинная. Думаю, она бы хотела, чтобы это досталось тебе.
Я взял у нее шкатулку. Та оказалась гораздо тяжелее, чем я думал.
— Осторожно. Вещь хрупкая.
Я бережно открыл шкатулку, ожидая увидеть там очередное сокровище моей мамы: какую-нибудь реликвию времен Гражданской войны — обрывок флага, пулю, кусок кружева. Что-то, несущее на себе отпечаток истории и времени. Но там оказалось кое-что совсем другое. Я сразу же узнал эту вещь.
Арклайт из моего видения.
Арклайт, который Мэкон Равенвуд подарил своей любимой.
Лила Джейн Эверс.
Я видел это имя вышитым на старой подушке, принадлежавшей моей матери, когда та была еще маленькая. Джейн! Тетя Кэролайн тогда сказала, что так маму называла только бабушка, которая умерла еще до моего рождения. Но тетя ошибалась.
Не только бабушка называла маму Джейн.
Значит, девушка из видения — моя мама!
А Мэкон Равенвуд — человек, которого она любила больше жизни.
Моя мама и Мэкон Равенвуд. Я выронил арклайт, словно он ужалил меня. Шкатулка упала, а шар покатился по траве, как безобидная детская игрушка, а не тюрьма для сверхъестественных существ.
— Итан? Что с тобой?