Целую секунду, которая показалась ей вечностью, Грей молчал. София по-прежнему сидела с закрытыми глазами, умирая медленной тихой смертью от обнаженной незащищенности и немного от стыда, с которым ей так и не удалось справиться. Что же она делает, обнажая свою грудь перед этим мужчиной? Это же какая распутница сидела внутри ее и сейчас пытается вырваться из своей глубоко запрятанной клетки! Он знал, что она это сделает.

— Боже милостивый! — наконец выдохнул он. — Ты так прекрасна! Гладкая и чистая, кремовая и округлая. И сладкая, о, какая сладкая! Словно я могу попробовать тебя. Прикоснись к своему соску.

Не веря тому, что она это делает, София провела большим пальцем по кончику соска. Белый свет прорвался сквозь темноту под ее веками.

— Да, — простонал он. — Сделай это еще раз.

Она повиновалась.

— Еще раз. Боже, как я хотел бы поласкать его, затеряться в этой мягкости и ощутить твои руки в своих волосах!

София зажала сосок большим и указательным пальцами, представляя, что это его сильные руки сжимают его. Его губы и язык ласкают его. Ее дыхание вырвалось в долгом тихом вздохе.

— Да, громче. Стони для меня. Позволь мне это слышать.

Стеная, София обхватила другую грудь через ткань платья, дразня упругий, спрятанный бутон.

— Я хочу коснуться тебя. Хочу видеть каждое движение, каждый совершенный дюйм твоего прекрасного тела. Твои груди. Твой пупок. Обратную сторону твоих коленей. Каждый пальчик ног. Я хочу попробовать тебя всю. Слизнуть пудру с твоей кожи. Я хочу знать все секреты, все тайны твоей души. Я хочу понять, как тебе удается пахнуть розами посреди океана.

Она облизнула пересохшие губы. Он застонал.

— Ох, милая! Если бы ты знала, что делаешь со мной! Я умираю от желания.

София подвинулась на стуле и слегка раздвинула ноги. Между бедрами она чувствовала жар. Жар любовного пота и неудовлетворенного желания.

— Подними свои юбки, — хрипло скомандовал он. — Позволь мне увидеть тебя. Я должен увидеть тебя.

Потерявшись в непроглядном тумане страсти, София уже не могла ни думать, ни испытывать стыд. Ее рука скользнула от груди до вершин бедер. Она зажала муслин в кулаке и начала медленно поднимать ткань, обнажив сначала лодыжки, потом икры.

— Выше. Еще.

Она повиновалась, поднимая муслин над коленями, касаясь одной ладонью внутренней части бедра.

— Райское блаженство смотреть на тебя. Никаких чулок, никаких подвязок. И никаких панталон? Скажи, на тебе ведь действительно нет панталон?

Она слегка выгнула позвоночник, голова наклонилась к спинке стула. Она подняла руку выше, чтобы обнажить гладкое пространство своего бедра.

Он издал прерывистый вздох.

— И никаких панталон. Теперь я знаю, что никогда не отвезу тебя обратно в Англию. Вот такой я хочу иметь тебя всегда. Здесь, в тропической жаре — без нижних юбок, без чулок, без панталон, готовой принять меня в любое время. А ты ведь готова принять меня, моя милая, не так ли? Ты такая горячая и влажная. Боже, как я хочу тебя попробовать! Ты бесподобна, даже отсюда.

Сердце у Софии стучало так сильно, что, казалось, вот-вот взорвется. Голова кружилась, то ли от жары, то ли от возбуждения. Губы ее раскрылись, жадно втягивая перегретый воздух. Она чувствовала себя бесстыдной, чувственной и по-настоящему женственной — такой, какой никогда не чувствовала раньше.

— Потрогай себя. — В его голосе прозвучала новая нотка настойчивости, теперь его тон стал требовательным и даже немного грубоватым. — Ты знаешь это место. Я уверен, ты знаешь. Потрогай себя.

Голос Грея настолько порабощал ее, что София совершенно не имела сил ослушаться, даже если бы захотела. Но она и не хотела. Более того, ей хотелось подчиниться, ей хотелось делать все, что он говорил. Ей хотелось навсегда остаться в этом удушающем тропическом тумане желания, чтобы позволить ему делать с ней все, что ему захочется. Ее пальцы скользнули по влажному гнезду завитков на соединении бедер и нашли чувственно набухший кусочек плоти.

— О да, милая! Сделай это для меня. Я хочу попробовать тебя там. Я хочу быть в тебе, чувствовать, как ты плотно обхватываешь меня. Я хочу слышать, как ты стонешь. Прикоснись для меня. Представь, что это я там, прикасаюсь к тебе. В тебе.

Оргазм пронесся по ее телу разрушительной волной. София выгнулась, и сдавленный, задыхающийся крик сорвался с ее губ. Наслаждение вздымало ее снова и снова, пока София не обмякла, содрогаясь.

Первое, что она почувствовала, — блаженное спокойствие, которое омыло ее ласковой прохладой.

Затем последовало осознание.

А затем — стыд.

О Боже! Что она сделала? Дрожащими руками София натянула юбку на колени. Одной рукой прикрыла свою все еще обнаженную грудь, а другой крепко закрыла глаза. Но недостаточно крепко. Горячие слезы полились по дрожащим ресницам.

— О нет, милая! Нет.

Он шептал так нежно, но сейчас его голос лишь служил грубым напоминанием о том, что он был здесь. Он видел. Слезы полились сильнее, они струились по ее щекам.

— Нет, милая, не плачь. — Его голос звучал совсем тихо, а его дыхание касалось ее уха. — Ты… — он помолчал, — ты думаешь о нем?

Она отрицательно качнула головой.

— Так почему же ты плачешь? Неужели от смущения? — Жесткие пальцы ласково отвели прядь волос с ее лба. — Ты никогда не должна стыдиться меня.

Ласковым, но твердым движением Грей отвел ее руку от лица. Ее глаза оставались закрытыми, когда он начал целовать кончики ее пальцев, один за другим, потом перевернул руку и запечатлел на ее ладони нежнейший, идущий из глубины сердца поцелуй.

— Не плачь. Я скорее умру, чем позволю кому-нибудь причинить тебе боль. Я и подумать не мог, что все это так расстроит тебя. — Он прижал ее ладонь к своей щетинистой щеке. Она почувствовала, как его губы слегка коснулись ее виска. — Милая, — прошептал он ей на ухо, — со мной ты в безопасности. Всегда.

София медленно повернула голову и встретилась с ним взглядом. Его глаза были цвета чистейшего бездонного неба. Она погладила его щеку большим пальцем.

— О, Грей!

Глава 17

Она произнесла его имя, и это пронзило его. Словно тончайший стилет, который, легко пройдя между ребрами, вонзился в сердце.

Это было больно. Это потрясло его.

Что же произошло? Он читал, она рисовала. Они обсуждали краски, говорили о цветах и оттенках. Он поддразнивал ее, пока она не покраснела, потом она чуть переменилась и стала поддразнивать его. Она коснулась его лица. О, каким было это прикосновение! А затем, сам того не ожидая, он наблюдал самое эротическое зрелище, какое ему когда-либо доводилось видеть в жизни. И это зрелище во сто крат превосходило те откровенные постановки, за просмотр которых он платил немалые деньги.