Когда лодка достигла уровня палубы, София перебралась через фальшборт «Кестрела». Легкий стук ее туфель по палубе объявил всем о ее прибытии. О'Ши и другие матросы повернулись к ней, некоторые приветствовали ее отрывистыми словами или кивками. Она наклонила голову, осматривая аварийную мачту, прикрепленную к неровному обрубку грот-мачты.
Дейви стоял в нескольких шагах, тщательно проверяя оснастку новой мачты. Он не повернулся в ее сторону.
— Дейви, — окликнул его Грей из-за спины Софии.
— Да, капитан?
Парень не поднял головы.
— Насколько я понимаю, ты опять оставил свой гамак в румпельной.
Дейви бросил в их сторону быстрый взгляд и озадаченное «Да».
— Перебирайся в носовой кубрик при первой же возможности. — Грей обошел Софию и подошел к юноше. — На этом корабле ты матрос. Ты будешь выполнять обязанности матроса, и ты будешь спать там, где спят матросы. Ты меня понял?
— Да, капитан.
Бледные щеки Дейви порозовели. Быстро кивнув, он отправился в трюм. Но прежде он бросил на Софию раненый взгляд, который вонзил копье боли прямо в ее сердце. Это должно было бы стать знаменательным событием для него — его повышение, перемещение в носовой кубрик — днем радостного торжества и гордости. А из-за нее — оттого что, как и все остальные, он узнал о ее близости с Греем — этот день был испорчен.
— А ты, — Грей положил ей руку на спину и слегка подтолкнул к капитанской каюте, — расположишься здесь.
София осмотрела каюту. Койка задвинута в один угол, шкафчики выстроились в другом углу. В центре — стол и стул капитана. Узкая полоска окна выходит на нос корабля. Похоже на капитанскую каюту на «Афродите», только чуть меньше.
— Здесь убрали и проветрили для тебя, — продолжал Грей отстраненным тоном. — Постельное белье свежее, его захватили с «Афродиты».
— Спасибо. — Она прошла в центр каюты и повернулась лицом к нему. — Я очень ценю твою заботу.
— Я скажу, чтобы твои сундуки принесли сюда. Ты должна оставаться здесь, ты понимаешь?
Она кивнула.
— Не расхаживать по кораблю и держать дверь закрытой.
— Мне следует опасаться чего-то?
Грей покачал головой:
— Брэкетт заперт внизу. Он не доставит тебе неприятностей. Экипаж «Кестрела», похоже, доволен нашим решением. Но я не знаю этих людей, а значит, не могу им доверять.
Он бросил на нее многозначительный взгляд и повернулся, собираясь уйти.
— Подожди, — окликнула она его. Он остановился у двери. — А где устроишься ты?
— Я займу каюту первого помощника, вон там. — Он кивком головы указал на небольшую дверь как раз у входа в ее каюту. — Но буду ли я на палубе или в трюме, я всегда буду поблизости.
— Мне следует расценивать это как обещание или как угрозу?
Она неторопливо подошла к нему, вызывающе положив руки на бедра. Он окинул ее фигуру таким взглядом, что Софии показалось, что рядом полыхнуло пламя, но она все же заметила, как слегка напряглись его плечи, каким неровным стало дыхание.
Даже измученный и испытывающий душевную боль, он все еще хотел ее. На мгновение София почувствовала, как внутри ее зародилась искорка надежды.
Но затем одно мгновение изменило все. Грей сделал шаг назад, небрежно пожал плечами и лениво улыбнулся:
— Воспринимай это как тебе будет угодно.
— О нет, со мной этот номер не пройдет. — Дрожащими пальцами она начала расстегивать платье.
— Что, черт возьми, ты делаешь?
— Не волнуйся. — Она спустила лиф платья и начала расшнуровывать корсет. — Я просто хочу с тобой расплатиться. Не могу оставаться твоей должницей.
Вскоре она уже была в одной рубашке и доставала деньги, спрятанные на груди. Один, два, три, четыре, пять…
— Вот, возьми, — сказала она, бросая соверены на стол. — Шесть фунтов и, — она выудила одну крону, — десять шиллингов. Ты должен мне два.
Он поднял ладони:
— Боюсь, у меня нет с собой денег. Вам, мисс Тернер, придется поверить мне на слово.
— Теперь я бы ни в чем тебе не доверилась. Даже если речь идет о двух шиллингах.
Мгновение он сердито смотрел на нее, затем резко развернулся на каблуках и вышел из каюты, громко хлопнув дверью. София смотрела на дверь, раздумывая, не броситься ли вслед, как он ворвался обратно в каюту.
— Вот. — Пара монет звякнула о стол. — Два шиллинга. И еще, — он вытащил из-за спины вторую руку, — два твоих листка бумаги. Я тоже не хочу быть твоим должником.
Один из листов соскользнул со стола и спланировал на пол.
София выдернула из выреза платья банкноту и бросила ее туда же. К ее огорчению, она упала совершенно бесшумно и, соответственно, не произвела должного драматического эффекта. Чтобы восполнить этот недостаток, София повысила голос:
— Купи себе новые сапоги, черт тебя побери!
— Раз уж мы сводим счеты, ты должна мне двадцать с лишним ночей спокойного сна.
— Вот уж нет, — сказала она, качая головой. — Здесь мы квиты. Вполне.
Она помолчала, пытаясь просверлить взглядом дырку в его лбу.
— Ты лишил меня невинности, — холодно произнесла она.
— Дьявольщина, может, и я бы хотел, чтобы мои израненные чувства восстановились, но какой смысл желать невозможного?
В этом он был прав.
— В таком случае, полагаю, мы квиты.
— Полагаю, да, — произнес он.
— Я тебе больше ничего не должна?
Его взгляд был ледяным.
— Абсолютно ничего. — Грей шагнул к двери.
— Подожди, — сказал он. — Осталось последнее.
У Софии заколотилось сердце, когда он полез в карман и достал небольшой кусочек белой ткани.
— Вот, — сказал он, небрежно швыряя его поверх кучи монет и листка бумаги. — Мне чертовски надоело таскать его с собой.
И он ушел, а она осталась стоять, обхватив руками полуобнаженную грудь, оцепенело глядя на то, что он бросил.
Кружевной платок с аккуратно вышитыми буквами «С.Х.».
Грей вышел из каюты и занялся работой. Он работал несколько дней. Он работал до тех пор, пока был уже не в состоянии думать, не в состоянии чувствовать. Его жизнь превратилась в непрерывные сальто песочных часов, звуки склянок — и совершенно не оставалось времени на то, чтобы позволить себе беспокоиться о будущем или сожалеть о прошлом. Он концентрировался на задаче момента: нужно было брать рифы, брасопить реи, проводить «Кестрел» по гребням особенно больших волн.
И все это время глубокий, коварный поток эмоций заставлял тревожно ныть его сердце. Чувство обиды, смятение, страх. Неуверенность во всех ее самых мучительных проявлениях. Усилием воли он отгонял ее. Одного лишь намека на неуверенность было бы достаточно, чтобы потерять на корабле авторитет.