Все еще держа ее подбородок в своих руках, он прервал поцелуй. Легкая тонкая полоска прохлады пронеслась между их губами, но ее прогнал его горячий нетерпеливый шепот: «Я хочу тебя».
На этот раз его рот обрушился на ее губы требовательно и сильно. Ее губы раскрылись, отвечая на его поцелуй, ее груди растеклись под весом мужского тела, а ее бедра жадно обхватили его бедра. Его возбужденное естество готово было прорвать брюки и ринуться туда, где она, горя нетерпением, уже ждала его, мягкая и влажная.
Потому что она тоже его хотела.
Ничто не могло сравниться с ощущением сильного и возбужденного тела мужчины на своем теле, расслабленном и готовом принять его. И она понимала, что это она пробуждает в нем такие чувства, заставляет испытывать отчаянное желание, и ничто — ни гордость, ни деньги, ни ложь — не может противостоять этому.
Он отстранился, неожиданно поднимаясь на колени. Его рубашка затрепетала над головой — белый парус, мелькнувший в лунном свете и отброшенный в тень. Он ослабил шнур на брюках. Когда он развязывал узел, его рука коснулась ее холмика, и София издала страстный вздох. Когда он закончил, она согнула колени и зацепила пальцами ног ослабленный пояс брюк. Он снова склонился над ней, и она ногами медленно стянула с него брюки, с наслаждением ощущая тугие мускулы и пушистые волоски. Он отбросил ногой брюки, и они уже вместе начали короткую борьбу с ее рубашкой, которая уже через секунду была сброшена на пол.
— Я хочу тебя. — Он уткнулся лицом в ее волосы, и они откинулись на подушки. — Боже, как я хочу тебя! Я хочу всю исцеловать тебя. — Он прижимался губами к ее уху, к ее шее, к маленькой выемке у основания горла. — Хочу прикасаться к тебе везде. — Его рука, загрубевшая от свежих мозолей, шарила по ее груди и бедрам, захватывая жадные горсти плоти.
Затем он отстранился. Она открыла глаза и увидела, что он пристально смотрит на нее, напряженно изучая в темноте. В темно-синих глазах мерцало отражение крошечных серебристых лун.
— Милая, — сказал он, и его голос задрожал. — Я хочу знать, что ты принадлежишь мне, и только мне. — Он начал медленно входить в нее. — Мне… Только мне… — Он продвинулся глубже. — Я хочу знать, что никакой другой мужчина никогда не получит этого.
Ей страстно хотелось обнять его, привлечь еще ближе, раствориться в нем. Шептать обещания ему на ухо и не выпускать из своих объятий, пока он не поймет, что она действительно принадлежит ему, а он принадлежит ей.
— Я хочу тебя. — Тяжелое дыхание прерывало его слова, и каждое слово он сопровождал толчком. — Я хочу… чтобы ты… была моей… Теперь… Всегда…
— Да. — Ногами она крепко обвила его бедра, обнимая его единственно возможным способом. — Всегда.
— Я хочу, чтобы ты наполнилась моим семенем. Чтобы ты зачала нашего ребенка.
Его темп ускорился, глаза были крепко закрыты.
— Грей, — прошептала она, ощущая прилив удовольствия, когда он поднял ее бедра, и с каждым глубоким толчком приближаясь к высшей точке экстаза. Ее губы жадно раскрылись, когда она почувствовала, как удовольствие скользит внутри ее тела, то поднимаясь к самому горлу, то замирая внизу, вокруг его настойчивой плоти.
— Я хочу тебя! — прорычал он, крепче сжимая ее пальцы. — Я хочу правды. — Он замер. Время остановилось, раскачиваясь на краю пропасти. — Я хочу правды, — повторил он, вновь входя в нее. Затем он остановился, войдя в нее полностью. Он отпустил ее руки и склонился над ней, уткнувшись лицом в ее шею. — И ничто этого не изменит, клянусь тебе. Ты можешь рассказать мне все. Я готов это выслушать.
Дрожащими руками она обхватила его голову.
— Я люблю тебя.
— Это не… — Он напрягся в ее руках и начал отстраняться. София выгнулась и притянула его к себе. — О Боже! — простонал он, вновь погружаясь в нее. — Ты же знаешь, что я не это имею в виду.
— Разве? — Она погрузила пальцы в его волосы и поцеловала его в мочку уха. — Грей, это правда. Я люблю тебя.
— Скажи мне это снова. Скажи мне правду.
— Я люблю тебя.
Еще быстрее. Безудержнее. Безысходнее. Они неслись к вершине.
— Скажи мне больше, — потребовал он, зубами царапая ее плечо.
— Ты тоже меня любишь, — произнесла она. Губами он нашел ее губы, и теперь в этом была вся правда — в этом поцелуе, в их соединении, в утонченном наслаждении, которое дрожью и трепетом пронзало их тела.
Они расслабленно рухнули вместе, влажные от пота и задыхающиеся. Но он лежал неподвижно лишь несколько мгновений, затем начал снова — он покрывал нежными поцелуями ее шею, своей огрубевшей рукой обхватывал ее грудь.
— Ты так прекрасна, — выдохнул он, уткнувшись ей в волосы.
Неожиданно к ее глазам подступили слезы, и Софии пришлось сдерживать их.
— Клянусь, я никогда не оставлю тебя, — шептал он. — Я говорил это раньше и повторяю теперь. Для меня не важно, что ты сделала в прошлом, потому что со мной твое будущее. И даже если я никогда не узнаю твоего имени, это не важно. Я дам тебе свое.
Он поднялся на одном локте и отвел волосы с ее лба. Его белозубая улыбка светилась в темноте.
— Для всех ты будешь миссис Грейсон, но для меня… для меня ты всегда будешь «милой». Как иначе я могу называть тебя?
София сглотнула комок в горле.
— Я думала, что ты не из тех, кто женится.
— Я и сам так думал. И это хорошо, иначе я бы сейчас находился в другом месте с какой-нибудь неподходящей женой и не был бы здесь с тобой. — Его рука скользнула вниз по ее животу. — Возможно, ты уже носишь нашего ребенка. Я хочу, чтобы у нас был ребенок. Я не представляю жизни без тебя.
В ее груди затрепетала надежда.
— Грей…
— Ш-ш-ш… — Он поднес палец к ее губам. — Ничего не говори, кроме «да».
Молчание было невыносимым, а темнота настолько густой, что, казалось, ее можно резать, как пирог.
Грей не отнимал пальца от ее губ, неожиданно ему стало страшно. Что, если он отпустит ее губы, а она не скажет «да»…
Сомнения стали закрадываться в его сердце, предвещая панику. Как он мог всего лишь за несколько коротких недель так влюбиться в эту женщину? Как у него вообще могли возникнуть такие сильные чувства? И как он осмелился думать, что заслуживает ее, заслуживает такого счастья?
Ее губы дрожали от его прикосновения, а может, это его палец дрожит на ее губах. У него было ощущение, будто тяжкий груз дрожит в неустойчивом равновесии, опираясь на его сердце. Один вздох, одно ее дыхание, и груз может упасть. И раздавить его.
Он медленно опустил вниз свой палец, освобождая ее губы. И мир замер. Грей чувствовал себя подсудимым, ожидающим приговора и абсурдно надеющимся на пожизненное заключение.
— Да, — прошептала она.
— Да? — Ему недостаточно было услышать это один раз. Полумесяц ее улыбки превратился в растущую луну. — Да.