Следующая ночь далась ей непросто. Не в силах уснуть, Аврора чуть ли не по часам восстанавливала в памяти дни торжества в Морицбурге, где принц обращался с ней то как с богиней, то как с куртизанкой, но всякий раз при полном ее согласии. Они радостно отбрасывали все условности, ниспровергали все табу во славу всепоглощающей, радостной любви. Забавы во всем этом было ничуть не меньше, чем самой любви: весь двор был вовлечен ими в водоворот удовольствий, незабываемых в силу своей неповторимости...
Но, вдоволь поубивавшись, выплакав все глаза, Аврора осталась лицом к лицу со все тем же вопросом: как же ей теперь быть? Как поступить со своей жизнью?
Колыбель, в которой почивал с ангельской улыбкой младенец Мориц, подсказала первый ответ. Она уже любила его всем сердцем, и место, которое он занимал в жизни Авроры, будет только расти; но нельзя допустить, чтобы мать поглотила женщину! Встав с постели, она, борясь с головокружением, взяла подсвечник, села за свой туалетный столик и стала разглядывать в зеркале свое исхудавшее лицо, круги под глазами, болезненную бледность, чуть заметные складки в уголках губ — признак приобретенного страдальческого опыта. Фаянсовая печь распространяла в комнате мягкое тепло. Как когда-то в Агатенбурге, Аврора сняла сорочку — и испугалась своего отражения. До чего она исхудала! Глубокие надключичные впадины, опавшая грудь... Страшно даже представить, что подумает любимый, увидев ее в таком виде! Значит, необходимо во что бы то ни стало стать прежней, чтобы вернуться в Дрезден с высоко поднятой головой, триумфаторшей-победительницей. Помнится, Елизавета говорила ей во время беременности, что после первых родов женщина всегда расцветает. Вторых родов у нее не будет, а раз так, решила Аврора той ночью, ей остается только подтвердить слова подруги собственным примером. И не беда, если ради этого ей придется помучиться: иначе ей принца не удержать.
Возвращаясь в постель, она задержалась у колыбели сына, чтобы еще разок им полюбоваться, поправила сбившееся одеяльце, нагнулась, чтобы поцеловать крохотный крепко сжатый кулачок.
— Я горжусь тобой, мой маленький принц. Но и ты должен мной гордиться!
Эта ночь, начавшаяся так плохо, завершилась двумя часами крепкого сна. Аврора воспрянула духом от своего решения вернуться в саксонскую столицу прежней ослепительной графиней Кенигсмарк. Пусть сначала это будет только внешнее впечатление! Зато там ее ждет Фатима со своими волшебными рецептами и целительными прикосновениями...
С самого пробуждения Аврора взялась за дело. Но, как ни тверда была ее решимость, через несколько дней она едва не потерпела крах.
Стоял серый ноябрь, иногда снежный, но по большей части довольно теплый и сырой. Покончив с туалетом, Аврора решила спуститься в сад и совершить под руку с Амалией утренний променад. Заставив себя расстаться с мягкой постелью, где раньше она чахла день ото дня, она взяла за правило посвящать этому ритуалу утро и вечер. Польза от прогулок была несомненной: к ней буквально по часам возвращались, подстегиваемые силой воли, утраченные было молодость и привлекательность.
В то утро она чувствовала себя такой бодрой, что решилась дойти до церкви, где крестили ее малыша Морица, и вознести там благодарственную молитву. Она надеялась, что обращение к Богу дарует ей просветление. По мере возвращения к жизни в ней росло желание вернуться в Дрезден, одна мысль о котором придавала ей сил. Но Амалия в разговорах с сестрой была исполнена сомнений.
— Куда торопиться? Перед дальней дорогой тебе надо как следует окрепнуть. Сейчас холодно, и...
— Похоже, ты ищешь доводы, как бы меня здесь удержать. С чего бы это?
Помявшись, Амалия ответила:
— Бургомистр не получал новых повелений насчет тебя с сыном. Тем не менее я уверена, что в Дрездене известно о рождении Морица. Подумай, не разумнее ли будет дождаться решения его отца? Он так старался тебя спрятать, чтобы не мучиться головной болью! Не забудь, что за десять дней до тебя наследника ему подарила венчанная супруга.
— Как такое забыть! Я счастлива за его бедняжку жену, но от этого горюю не меньше. Я-то надеялась, что она родит дочь...
— ...чем откроет радужные перспективы перед Морицом? Что ж, этого не случилось, и я не уверена, что Фридрих Август будет спокоен, если его побочный сын поселится вместе с матерью прямо под окнами Резиденцшлосс!
— Что в этом такого? Разве монархам не свойственно селить побочных сыновей при дворе и воспитывать из них воинов?
— ...или опасных тунеядцев! Твой сын — наследник прославленных героев, Кенигсмарк, уж Фридрих Август знает, что это значит! И потом, даже не предполагая, каков ребенок Кристины Эберхардины, я готова поклясться, что наш Мориц гораздо красивее его. Некоторых сравнений лучше избегать, когда тебе дорого душевное спокойствие...
— Как же мне быть? Остаться в этой глуши на долгие годы?
— Конечно, нет! Просто не торопиться и предоставить события их естественному ходу.
Дельный совет, идущий от сердца! Аврора чувствовала правоту сестры, но ей уже надоела жизнь взаперти, затянувшаяся на много месяцев. Предстоял бой, и ей не терпелось кинуться в гущу схватки. Потому она и устремилась этим утром в церковь, из-за мороза закутанная, как и Амалия, в просторный плащ с капюшоном, полностью скрывавшим лицо. Но дойти до Божьего храма ей была не суждено.
Женщины не сделали и трех шагов, как перед домом с грохотом колес, стонами рессор, скрипом упряжи остановилась запряженная четверкой взмыленных и хрипящих лошадей замызганная дорожная карета. Изрыгая проклятия, из нее с трудом вылез пожилой господин, грозя невиданными карами помогающим ему лакеям. Третий повис на шнуре звонка.
— Это же Бехлинг! — ахнула Аврора. — Быстрее назад!
Сестры успели как раз к тому моменту, когда Ульрика пригласила дорогого гостя в гостевой зал, где трещал пылающими дровами камин. Усталый путник потребовал глинтвейна с корицей.
— Герр канцлер! — Аврора знала, что старик уже в отставке, но такого обращения требовала традиция. — Каким добрым ветром вас занесло в такую даль?
Бехлинг попытался подняться с кресла, но Аврора, видя его утомленное состояние, жестом позволила ему сидеть, что растрогало беднягу до слез.
— Не слишком этот ветер добрый, графиня, — начал он. — Ожидается буря, но мое появление, надеюсь, позволит избежать слишком большого ущерба. Я прибыл за вашим сыночком, чтобы забрать его вместе с его колыбелью, кормилицей и всем прочим. Не позже чем через час мы должны отбыть.— За моим сыном? — повысила голос Аврора, с ходу подготовившись к борьбе. — Об этом не может быть и речи! А кто отдал такой приказ, собственно? Если это воля его отца...
— Нет, он еще в Венеции. Приказ отдала Ее королевское высочество Анна София... Кстати, она сопроводила свой приказ письмом для вас. — И он протянул Авроре письмо, на котором она поспешила сломать печать. Тест был краткий и оттого еще более тревожный:
«Мне стало известно, дорогое мое дитя, что граф Флеминг завтра помчится к вам с намерением отнять у вас ребенка, чье существование, по его мнению, приносит вред моему новорожденному внуку. Посему я спешу отправить к вам Бехлинга с точной инструкцией: переправить малыша Морица в безопасное место... Можете смело доверить сына ему, иначе, боюсь, не миновать беды. Поторопитесь! Ведь он мой внук... Анна София».