Хотелось поинтересоваться у Фатимы, не больна ли султанская мать, но вокруг стояла такая тишина, что даже шепот показался бы громом, и Настя промолчала. Потом спросит.
Валиде внимательно оглядела притихших наложниц и рабынь:
– Кто это сейчас так звонко смеялся?
Было понятно, что еще мгновение, и кто-то из девушек укажет на нарушительницу тишины, да и сама Настя вовсе не желала, чтоб кто-нибудь пострадал из-за нее, вскинула голову:
– Я.
Фатима тут же почти заслонила девушку собой:
– Она новенькая, госпожа. Только прибыла, еще не знает ни правил поведения…
Валиде жестом остановила поток слов, так же, жестом, поманила к себе Настю:
– Подойди.
Смотрела пытливо, с интересом. Настя опустила глаза, но не из-за страха или излишней скромности, а чтобы мать султана не заметила пляшущих в них чертиков. Девушку насмешили разрисованные руки валиде – красным и черным были искусно выведены узоры на тыльной стороне ладоней и даже пальцах, да и на самих ладонях тоже. Вот глупость-то! Другие моют руки до белизны, а эти разрисовывают. Мелькнула мысль, что если б отец такое увидел, то отругал.
– Откуда ты?
Девушка вскинула глаза:
– Из Рогатина.
Ответила так, словно все в мире должны знать Рогатин, а кто не знает, тот попросту невежда. Смотрела спокойно и с достоинством, но внутри зрачков все еще плясали маленькие чертики.
– Славянка… А наш язык откуда знаешь?
– Я много что знаю.
– Сколько звезд на небе?
Настя вспомнила, как дурачили они приставучих незнакомцев, задавая вопрос и сами же отвечая, чуть улыбнулась:
– Сколько и капель воды в море.
– Кто твои родители?
Насте вовсе не хотелось говорить, что отец священник, этого не стоило делать здесь, в сердце чужой веры, перед матерью хранителя этой веры.
– Люди.
– Грамотная?
– Да, знаю, кроме своего языка, греческий и латынь. Персидский и арабский немного…
– Откуда?
– Научили.
Она не опускала глаз, отвечала свободно и прямо, ей скрывать нечего. Даже если валиде спросит, хочет ли уйти, скажет: «Да!» Не спросила, наоборот, кивнула Фатиме:
– Научи ее, как себя вести, потом посмотрим, на что она годна.
Фатима закивала, принялась кланяться, нажимая и на Настину руку, чтоб тоже склонила голову:
– Будет, будет, госпожа, всему научим, что понадобится.
– Будешь Хуррем – Смеющаяся. Кто еще новенький? – валиде уже потеряла интерес и к Насте, и к Фатиме, вопрос задан кизляр-аге.
Тот с достоинством стал показывать новеньких, а Настя, отойдя в сторону с Фатимой, наблюдала. Девушка, которую Фатима поселила вместе с Настей, тоже, видно, понравилась валиде, кивнула:
– Ты будешь Гюль – Цветок.
Насте хотелось крикнуть: только не Гюль! Ведь у нее в подругах уже была одна с таким именем. Но что она могла? Даже если б ее саму так назвали или вовсе как-то неприлично, как могла рабыня противоречить? Да и не желала она противоречить, словно должна чего-то дождаться. Понимала чего – когда придет тот странный человек, придет и заберет ее.
Часть присланных все же отправили кого на кухню, кого на другие работы.
До ужина им велели погулять, хотя где гулять-то? В крошечном садике собралось так много девушек, что и походить вольно нельзя.
– Кто они все? – кивнула Настя Фатиме.
– Как и вы – наложницы.
– Зачем столько?
– Чтобы выбор был.
Почему-то подумалось: ну и хорошо, значит, очередь не скоро дойдет. Так было и в Кафе во время учебы, когда забирали очередную девушку, Настя радовалась, что ее очередь пока не дошла. Внутри теплилась та надежда, что родные разыщут. Теперь надежду можно оставить, из султанского гарема никакие родные не выкупят.
Но она все равно надеялась, только теперь на странного человека, которому была подарена и у которого пробыла всего одну ночь. А еще утро, но какое утро!
Настя чувствовала, что после необычных утренних ласк в ней что-то изменилось, словно стала другой, хотелось новых ласк, даже бесстыдней тех, что были. Этот человек пробудил в ней нечто такое, чего сама не ожидала. Их учили ласкать себя и друг дружку, хотя и осторожно, но это все не то, его руки куда более умелые и сильные… и жаркие, словно сжечь хотел прикосновениями. Полдня прошло, а она все чувствовала на коже эти руки.
Девушка сидела, привалившись к стене, и вспоминала каждый миг, проведенный в кабинете своего несостоявшегося хозяина. Ну почему она не ответила, он бы не смог сдержаться и вынужден был бы оставить ее себе!
Подсела Гюль.
– О чем ты задумалась? Нам повезло: в султанский гарем, да еще и к молодому султану попасть – великая удача.
– А еще лучше домой бы…
– Ты мечтаешь вернуться? А куда?
– Я из Рогатина.
– Я не о том. Что дома? Здесь лучше.
Настя живо вспомнила другую Гюль, которой тоже нравилось все, пока не появился Мюрад и угроза попасть в гарем к старику. Может, эта Гюль права, им выпала самая лучшая доля – султанский гарем?
Она вдруг рассказала о погибшей Гюль. Новая подруга нахмурилась:
– Она была глупой. Отдаваться мужчине, который тебя не добивается и не твой хозяин? Нет, это неправильно.
– А что правильно?
– Правильно, когда тебя берет хозяин, когда ты ему верна, когда…
– Гюль, а любовь существует?
– Что?
– Любовь.
– Не знаю, я не любила.
Насте очень хотелось спросить, можно ли полюбить человека, вот так раздразнившего и отдавшего другому. Но это означало бы рассказать об утренних запретных ласках и грозило гибелью. Нет, она будет молчать, молчать и ждать.
Чтобы скрыть это ожидание, свои мысли и чувства, чтобы ненароком не выдать, она будет смеяться, выглядеть веселой и беззаботной. О том человеке Зейнаб сказала, что он правая рука султана, значит, она сможет его увидеть, а увидев, напомнить о себе. Но неужели он сам сможет забыть?
Настя не знала, что Ибрагим не забыл и страшно жалел о свершенном, о том, что своими руками отдал девушку в гарем султана.
К ним подсела Фатима, принялась рассказывать, кто есть кто и как себя вести.
Валиде-султан – мать султана Сулеймана, она из Крыма, из Кафы.
Услышав о Кафе, Настя даже встрепенулась:
– Я жила в Кафе почти два года.
– У кого? – подозрительно прищурились глаза Фатимы.