– Не будет! – твердо пообещала рабыня.
Женщинам предстоял поход в хамам.
Роксолана смеялась:
– Меня тут только и делают, что моют.
– Ничего, чистота не грязь, от нее не помрешь.
– Фатима, а где ты родилась?
Та насмешливо сверкнула глазами:
– В Рязани.
– Где?!
– В Рязани, да только я не славянка, не думай. Просто так вышло. Я татарка, из благородных татар. Была взята в гарем Селима, но так и осталась гезде, не продвинувшись дальше. Правда, у султана Селима продвинуться было невозможно, он больше совсем иное любил, не женщин.
– А как же дети?
– Ради детей только и ходил в гарем, но сам же всех казнил, кроме нашего Повелителя. А я у Хафсы, то есть у валиде-султан, в услужении все эти годы была.
– А что ты в прошлый раз говорила о девяти годах?
– По закону, если гезде девять лет пробудешь, а ребенка так и не родишь, то можно на волю. Мужа найдут, приданое дадут.
– Девять лет? За это время я состарюсь и жить не захочется.
Фатима усмехнулась:
– Я когда молодой была, тоже так думала. Но вот видишь, и больше прошло, а жить все равно хочу. Живи, пока живется. А когда тебя забрать, Аллах сам знает.
Для похода в хамам поднялись до рассвета и вышли тоже. Фатима с помощью еще одной рабыни тащила целый воз всякой всячины.
– Это зачем?
– Мы там до вечера будем, ты голодать собралась? Да и все для мытья с собой.
Они брели в темноте толпой, бдительно охраняемые евнухами, но не потому что могли сбежать (куда и зачем?), а чтобы ничей взгляд не оскорбил собственность султана. Это были его и только его женщины, и никому, кроме евнухов и допущенных до гарема нескольких людей, непозволительно видеть этих женщин даже под горой тряпок. Это при том, что сам султан вообще не всех видел.
Роксолана уже знала, что бывали наложницы, которые никогда не попадались на глаза Повелителю, да и сами его видели только из окна. Все решало отношение валиде-султан и кизляр-аги. Допустят пред ясные очи Повелителя – получишь шанс ему понравиться, не допустят – так и просидишь в рабынях, и не девять лет, а всю жизнь. Закон законом, но не для всех он писан.
Роксолана уже поняла, что ее заметили, что у нее-то шанс есть, и еще поняла, что это из-за того самого человека, что не оставил себе, а привел в гарем султана. Прошло уже несколько дней, а она ни того человека, ни Повелителя не видела даже издалека. И не могла понять, рада ли своему шансу или нет. Скорее нет, оставили бы в покое на девять лет, пусть даже рабыней, но только не у Махидевран, она и на то согласна. Наслушавшись всяких страстей, хотела только покоя, но уже знала, что его не будет.
Хамам в Кафе и стамбульский были как небо и земля, вернее, земля и небо. Тут она поняла, что настоящей турецкой бани пока не видела, все прежнее было просто мытьем, а не парной.
И все равно дивилась. Тащиться в баню с коробом еды, словно и впрямь кушать сюда собрались, а не мыться, нелепо.
Приятные неожиданности начались прямо от входа. Все евнухи остались снаружи, и в хамаме наложницы были предоставлены сами себе. Роксолана невесело усмехнулась: свобода! Но обрадовалась рано, потому что и без евнухов хватало надсмотрщиц, рабыни-то никуда не делись. И валиде с султанскими женами и сестрами тоже здесь. И болтовня стояла привычная, даже более шумная и визгливая, чем во дворце.
Все объяснимо, во дворце запрещено громко говорить и веселиться, нужно вести себя достойно, то, что это «достойно» временами выливалось в обыкновенные драки, никого не смущало: подрались, исхитрились выдернуть друг дружке клочья волос побольше да на видном месте, и ладно. Дравшихся наказывали, даже били плетьми на заднем дворе или переводили в рабыни-прислужницы, но это наложниц не останавливало.
Что еще могло нарушить сонную до одурения жизнь в безделье? Только редкие визиты Повелителя, его выбор какой-то счастливицы да вот такие стычки тех, кому не слишком повезло. Ну, еще песни да танцы, которые устраивали, правда не забывая о наказании, если слишком расшумятся. И походы в хамам.
Но султан заходил редко; за те несколько дней, что Роксолана пробыла в гареме, ни разу никого нового не осчастливливали, на второй день две девушки подрались, серьезно исцарапав лица, но их легко раскидали в стороны евнухи, одну даже отхлестали плетью, потому что она не наложница, а просто рабыня-служанка, ее можно.
Теперь вот хамам, какое-никакое, а приключение в небогатом на события женском мире. О том, чтобы получить настоящее удовольствие, Роксолана не думала. Какое уж тут удовольствие, когда вокруг галдит сотня глоток, вырвавшихся хоть на день на относительную волю из четырех стен гарема!
Девушки и правда шумели все сильней, сначала они по привычке говорили полушепотом, но потом осмелели и уже даже повизгивали. Раздевались, словно наперегонки, куда-то торопясь. Потом Роксолана поняла почему – чтобы занять лучшие места в соуклуке – помещении парилки. Собственно, никакого пара там не было, но было тепло и приятно.
Как и в Кафе, здесь в раздевалке стояли скамьи со сплошь покрытыми резной вязью спинками, посередине журчал большой фонтан, в котором вода переливалась из большой чаши в маленькие, звук льющейся воды успокаивал, но его быстро заглушили женские голоса.
Закутавшись в пестрый пештемал – простыню, Роксолана отправилась в соуклук. Те, кто разделся поскорей, уже заняли самые удобные места, захватили побольше подушек, чтобы подложить под спину и бока, смотрели на опоздавших с вызовом, мол, попробуй отнять! Им и не нужно столько, но сознание, что успели заграбастать, видно, грело не меньше тепла соуклука. Роксолана не стала искать себе подушки, отправилась в одну из маленьких комнаток для омовений, каких много вдоль стен, сделала все, что надо, вернулась в зал.
Девушку знаками, а потом и криком позвала Мирана:
– Иди, я подвинусь и подушек дам.
Роксолана покачала головой и отправилась бродить по бане.
В третьем зале были ванны-купальни с большими бронзовыми кранами горячей и холодной воды – вдоль стен для всех и за резными невысокими деревянными загородками – для валиде-султан и султанских жен и сестер. Не хотят, чтоб их тела видели – могут укрыться, никто не вправе заглянуть. Остальные на виду.
Вдруг поднялся визг, наложницы сгрудились в кучу, показывали руками наверх, туда, где в куполах прорези для света. Просто кому-то из них показалось, что подглядывает мужчина.
Роксолана усмехнулась: руками тычут, ужас изображают, но ни одна не прикрылась, а ведь чего проще отойти к стене, где еще почти темно, и завернуться в пештемал? Нет, стояли на виду: если и был кто-то на крыше, чтоб лучше все увидел.
Евнухи полезли на крышу, никого не нашли. Выяснять, из-за кого начался переполох, не стали, ни к чему, теперь у наложниц на несколько дней будет тема для разговоров, языкам работа, лентяйкам развлечение.