Джонни как раз провожал посетителя к входной двери.
— Что такое, мама? — спросил он, как только за посетителем закрылась дверь. — Плохие новости из Виргинии?
Она покачала головой:
— Нет, нет, слава богу. Письмо от твоего дяди. Он пишет, что король идет на Лондон и что мы должны быть готовы немедленно уехать, если боевые действия подойдут слишком близко. Для пущей надежности мы должны упаковать самые драгоценные экспонаты сейчас же.
Он кивнул, его маленькое личико стало серьезным.
— Я позову Френсис, — сказал он. — Мы все поможем.
Френсис спустилась из своей комнаты, ее волосы были уложены по-новому.
— Как я выгляжу?
— Страшилище, — с озорной улыбкой сказал Джонни.
Эстер уже вытаскивала большие деревянные сундуки, хранившиеся под выставочными витринами.
— Френсис, ты пакуешь стекло и фарфор — ты у нас самая аккуратная. Джонни, ты пакуешь монеты.
Эстер открыла сундуки и начала сворачивать и укладывать разнообразную одежду, камзолы и куртки со всего мира — наряды дикарей, разукрашенные перьями и бусинами, прелестной работы шарфы из Индии и Китая, перчатки короля Генриха, которые сам король Карл подарил Традескантам. Она посмотрела поверх крышки сундука. Джонни осторожно укладывал в сундук каждую монету вместе с ярлычком.
— Тебе следует просто бросить их туда в кучу, — сказала она. — А когда мы будем доставать их, то все ярлыки придется написать заново.
На его маленьком личике отразилось настоящее потрясение. Всю его жизнь порядок в комнате с редкостями был священной задачей для всей семьи.
— Но эти ярлыки писал сам дедушка Джон!
— Я знаю, — мрачно ответила Эстер. — И надеюсь, он бы понял, мы делаем все, что в наших силах, — спасаем Ковчег и его содержимое. Просто свали все монеты в сундук, Джонни, и тогда мы сможем спрятать его. И даже если целая дюжина военных отрядов пройдет здесь, мы потом, когда закончится война, откопаем сундук и начнем все заново.
С очень большой неохотой он сделал так, как было сказано. В другом углу комнаты Френсис заворачивала драгоценные стеклянные экспонаты в шелка и шарфы и плотно укладывала их в деревянный ящик.
Эстер осмотрела комнату. Это была коллекция, для собирания которой потребовались долгие годы работы, и все, что она могла сделать для ее сохранения, — это отобрать самые драгоценные экземпляры и попытаться спасти хотя бы их.
— Миниатюрные игрушки, — сказала она Френсис. — Механические игрушки. Займись потом ими.
— А что мы будем делать с хвостом русалки? — спросил Джонни. — А с челюстью кита?
— Мы их даже поднять не сможем, — сказала Френсис. — Что нам делать? Как нам спрятать их?
— Не знаю, — сказала Эстер.
Ее руки ни на секунду не прекращали двигаться, упаковывая, заворачивая, разглаживая, но голос был полон отчаяния и усталости.
— Думаю, просто будем паковать все, что сможем. А остальное? Не знаю.
Ночью Эстер, дети и садовник Джозеф осторожно перенесли ящики к леднику и сложили их штабелем. Ледник был выложен изнутри кирпичом, там было темно и сыро. Френсис вздрогнула и натянула капюшон на голову, побаиваясь пауков и летучих мышей. Ящики заполнили все небольшое круглое помещение. Когда они вышли, дверь заколотили гвоздями.
У Эстер появилось странное суеверное чувство, будто они стоят перед фамильным склепом, оплакивая дорогого умершего, и что все самое для них дорогое теперь похоронено здесь.
— Я посажу здесь завтра пару кустов, — пообещал Джозеф. — А над дверью пущу плющ. Месяц спустя вообще будет невозможно узнать, что здесь что-то есть.
— Надеюсь, у нас будет этот месяц, — вздохнула Эстер. — Срежь веток и набросай перед дверью, чтобы прикрыть ее, пока растет плющ. И посади пару саженцев.
— А что, армия короля скоро будет здесь? — спросил Джозеф.
— Он сам направляется сюда, — мрачно подтвердила Эстер. — И молю Бога, чтобы все побыстрее закончилось… мне даже все равно, победит он или проиграет, лишь бы победители вернули мир в страну. Я думаю, еще один такой год я попросту не переживу.
Буквально через несколько дней все продовольствие в Лондоне выдавалось по нормам и просто купить было ничего нельзя. Армия короля продвигалась к Лондону по Великой северной дороге, и повозки с продовольствием для прокорма горожан не могли попасть в Лондон.
Лорд-мэр Лондона лично организовал раздаточные пункты, где люди могли купить еду по справедливым ценам — чтобы жулики не могли воспользоваться бедственным положением города. Каждый день Джозефа призывали на рытье окопов для защиты города от кавалерии, а от командира местного ополчения даже поступил запрос относительно возраста Джонни: когда он станет достаточно взрослым, чтобы поступить на военную службу?
Джонни, на дом которого наступал король, рвался удрать ночью и присоединиться к его армии.
— Я мог бы быть разведчиком, — говорил он. — Или шпионом. Я могу рассказать королю, где у нас вырыты окопы и где стоят пушки. Я нужен ему, я должен пойти к нему.
— Сиди спокойно! — рявкнула Эстер.
Чувство опасности, надвигающейся на дом и детей, на все, что она любила, сделало ее чрезвычайно раздражительной.
— У короля и без тебя хватает дураков, бегущих под его знамена! Ты ребенок. И ты будешь сидеть дома, как послушный мальчик.
— Мне уже скоро одиннадцать! — запротестовал он. — И я — главный в доме.
Эстер улыбнулась ему слабой улыбкой.
— Тогда оставайся и защищай меня, — сказала она. — Мы здесь охраняем сокровища, принадлежащие всей стране. Мы должны оставаться на посту.
Эти слова несколько смягчили Джонни.
— Когда я вырасту, я пойду на военную службу в кавалерию Руперта, — пообещал он.
— А я надеюсь, что, когда ты вырастешь, ты станешь садовником в мирной стране! — гневно возразила мачеха.
В конце марта пришло невероятное известие, появившееся в городе вначале в виде слухов, но к концу дня получившее подтверждение в листовках, памфлетах и балладах.
Несмотря на все дурные предчувствия и страхи, вопреки всем вероятностям, армия парламента, состоявшая из рабочих и ведомая офицерами, которые никогда не были при дворе, встретила армию короля при Алресфорде недалеко от Винчестера, выдержала долгую суровую битву и блестяще победила.
Победа была тем более впечатляющей, что решающим моментом в ней стала атака роялистской кавалерии, на сей раз не закончившаяся бегством обезумевшей от страха пехоты парламентской армии, спасавшейся от рубящих кавалеристов. На сей раз солдаты парламента выстояли, а кавалерия, отброшенная в глухие закоулки Хэмпшира, не смогла собраться заново, не смогла перегруппироваться. Пехота парламента упрямо и решительно вела бой, продвигаясь вверх по холму, на вершине которого расположился Алресфорд, и к ночи заняла деревню.