— Почему?
— Потому что вы девушка из знатной семьи, а я человек без роду, без племени.
— Что за глупости! Какой род вам еще нужен? Достаточно того, что вы родились на свет и стоите передо мной живой и здоровый. Я полагаю, что все люди приходят на этот свет одной дорогой, король рождается точно так же, как дворник.
— Вы сами не понимаете, что говорите. За такие слова вас могут посадить в тюрьму.
— Я говорю только то, что есть на самом деле. Поцелуйте меня, пожалуйста, еще раз.
— Я сказал вам, что я не имею права...
— А я сказала вам... Не будем повторять все сначала. Поцелуйте меня, пожалуйста.
— Вы несносная упрямица.
Но он уже обнимал ее, а она на этот раз обвила его шею руками, чтобы прижаться к нему потеснее, и они вновь поплыли на волшебном облаке. Так они и плыли, пока в мозгу Альбана не зазвенел сигнал тревоги... Шарлотта, очевидно, была из тех редких женщин, которые дышат и живут любовью, отдавая ей каждое биение своего сердца и целиком саму себя. Альбан отстранился от нее с нестерпимым чувством боли, ему показалось, что он разорвал себя пополам.
— Поспешите. Вам давно пора вернуться. Ваши друзья, я думаю, вне себя от тревоги.
— Разве это имеет сейчас значение? Скажите мне, что вы меня любите.
— Нет! Вы обладаете опасной властью — рядом с вами я теряю голову. Но, должен вам сказать, что она мне очень нужна!
— Ну, тогда я вам признаюсь: я люблю вас, Альбан! Люблю!
— Господи! Что же я наделал!
На этот раз он уже не церемонился с Шарлоттой, быстро схватил ее за руку и, открыв дверь, ввел в просторную нижнюю комнату, где в этот поздний час почти никого не было, однако возле очага за столом сидели месье Исидор с хозяином и играли в кости.
— Вот ваша подопечная, — крикнул Альбан с порога. — Дайте ей что-нибудь поесть. Думаю, она умирает от голода!
И, закрыв дверь, чуть ли не бегом побежал к лошади, вскочил на нее, пришпорил и помчался галопом по пустынному ночному Парижу, который знал назубок, но впервые видел таким прекрасным.
На следующее утро господин Исидор Сенфуэн дю Бульуа, исполненный чувства ответственности за порученных ему юных дам, нанял карету и лично отвез их в Фонтенбло, где, по его сведениям, королевский двор намеревался пребывать до начала июля.
* * *
В это утро показалось солнце, осветило поля, речки, перелески и заставило заиграть новыми красками городок, который днем и ночью гудел, словно улей, как всегда, когда в нем пребывал король со своим двором. Праздник все еще не кончался, и охотничьи рога перекликались со скрипками, исполнявшими прекрасную музыку. Однако, войдя в чудесный старинный дворец, по-прежнему смотрящийся в зеркало вод, по-прежнему окруженный цветущим парком, Шарлотта почувствовала: здесь что-то изменилось. Декорации остались прежними, а атмосфера стала другой. Возможно, лишь потому, что на этот раз никто не суетился и не готовился к королевской свадьбе? Хотя радостной она была лишь для тех, кто обязан был сделать ее пышной и торжественной, а вовсе не для самих ее участников...
Верный исполнитель данного ему поручения, господин Сенфуэн дю Бульуа, одетый в цвета королевского дома Испании, как посланник маркиза де Виллара и королевы испанской, поскольку Мария-Луиза вручила письмо тем, кто покинул ее двор, доставил себе удовольствие лично проводить своих спутниц до покоев, которые занимали герцог Орлеанский и его супруга. Случай из ряда вон выходящий: где-то вдали, в лесу, трубила в рога королевская охота, а герцогиня Елизавета оставалась дома... И в весьма скверном расположении духа. Дело в том, что два дня тому назад низко склонившаяся ветка вышибла искусную наездницу из седла во время скачки. Она упала с лошади, и мало того что получила болезненные ушибы, но еще и повредила ногу, и теперь передвигалась, опираясь на трость и одну из камеристок. Вот что поведала прибывшим путешественникам мадам де Вентадур, фрейлина герцогини, которая как раз оказалась в прихожей, когда в нее вошли девушки, сопровождаемые месье Исидором. Обычно мадам де Вентадур, отличаясь крайним высокомерием, не снисходила до бесед, но сейчас она лучилась приветливостью и любезностью.
— Сам Господь Бог вас послал, — повторяла она. — Вы привезли с собой воздух далекой Испании, новости от молодой королевы, что, несомненно, поднимет настроение нашей госпоже.
Она распорядилась, чтобы к гостям позвали мадемуазель де Теобон, а сама со всех ног припустила к лестнице. По ней она тоже поднималась чуть ли не бегом — подобная расторопность была живым свидетельством ее искренней радости. Прелестная Лидия была внизу уже через несколько минут:
— Какое счастье! — воскликнула она, обнимая обеих девушек — Вы — то чудесное снадобье, какое как раз необходимо герцогине Елизавете! Идемте к ней! Идемте скорее!
— Необходимо герцогине Елизавете или вам тоже? — не удержалась от шутки Сесиль. С мадемуазель де Теобон они были знакомы давно, с приезда во Францию курфюрстины.
— Нам обеим! А точнее, герцогине Елизавете и всем ее фрейлинам. Нога доставляет герцогине немало мучений, но еще большая беда — ушиб правой руки. Из-за него наша госпожа лишилась возможности писать, так что можете себе представить, как мы это переживаем!
В следующую минуту Лидия сопроводила гостей в опочивальню принцессы, подвела прямо к ее кровати, поставленной возле окна, распахнутого в парк, и радостно объявила:
— Вот новости, и они, без сомнения, вас обрадуют, мадам! Из Испании вернулись мадемуазель де Невиль и мадемуазель де Фонтенак!
Елизавета и впрямь выглядела ужасно. Скорее укутанная, чем одетая, в халат из розовой тафты поверх батистовой ночной рубашки с оборками, герцогиня с нечесанными волосами и мрачнейшим выражением лица полулежала на широкой кровати, усыпанной крошками, и жевала пряник. За те восемь месяцев, что Сесиль и Шарлотта не виделись с ней, она расплылась еще больше. И чему удивляться? Куда ни посмотришь — всюду блюда, корзинки или бонбоньерки, а в них и пирожные, и печенья, и цукаты, и конфеты. Две или три книги валялись на ковре перед кроватью, и одна была даже раскрыта, но, скорее всего, они ни в малейшей степени не интересовали герцогиню. Нижайший реверанс не помешал увидеть Шарлотте, как улыбка раздвинула розовые щеки, потревожив двойной подбородок Елизаветы. Она отложила недоеденный пряник в сторону и протянула обе пухлые руки нежданным гостьям:
— Топро бошаловать, метмуасель! — громко поприветствовала она их, от неожиданности вновь заговорив с немецким акцентом, от которого с таким трудом всегда старалась избавиться. — Итите го мне, я фас позелую!
Путешественницы почтительно опустились на колени перед кроватью и получили по поцелую, немного липкому и благоухающему медом, после чего герцогиня приказал им сесть, смела с постели крошки от своего легкого завтрака и сложила на животе руки:
— Ну, деперь... теперь рассказывайте...