Утром того дня, когда ожидался приезд семьи герцога Орлеанского, которому так радовалась Шарлотта, она отправилась погулять по парку, воспользовавшись появлением бледного зимнего солнышка на голубом зимнем небе. Она любила величественный партер, раскинувшийся, как драгоценный ковер, между двух дворцов. Он был хорош даже зимой. Между арабесок, созданных темно-зеленым буксом, вместо цветов был насыпан разноцветный песок, и партер по-прежнему радовал глаз.
Кроме садовников, которые, как обычно, трудились с раннего утра, в парке никого не было, и Шарлотта наслаждалась свободой и одиночеством, как вдруг увидела еще одну фигуру. Человек этот, несомненно, вышел из Нового дворца, прошелся по аллее и теперь направлялся в сторону Шарлотты. Девушка сначала приняла его за гвардейца из охраны: темный плащ, треуголка с темными перьями на голове. Но, увидев, как неспешно он двигается, выкидывая вперед трость, решила, что, должно быть, это Ленотр или кто-нибудь из его помощников... Короля она узнала только тогда, когда он чуть ли не поравнялся с ней...
Она так поспешно сделала положенный реверанс, что даже пошатнулась, но удержалась на ногах. Хотела было убежать с испугу, но любопытство приковало ее к месту. Король узнал ее.
— Мадемуазель де Фонтенак? А вы, оказывается, ранняя пташка. Разве вы не должны поутру находиться в спальне Ее величества и исполнять свои обязанности?
Упрек, если считать эти слова упреком, прозвучал совсем не сурово, что не помешало Шарлотте покраснеть до ушей. Она нервно кашлянула и ответила:
— Я всего-навсего чтица Ее величества. Когда королева занята своим туалетом, она не нуждается в моих услугах. И я... я пользуюсь этим временем, чтобы погулять в саду...
Конец фразы она пролепетала едва слышно, так ей было не по себе в присутствии короля.
— Вам нравятся парки?
— Очень нравятся, сир! А королевские парки особенно — они такие красивые! Даже в самое неблагодарное время года они прекрасны. Месье Ленотр, я думаю, настоящий поэт.
— Я передаем ему ваше мнение. Оно ему будет приятно. Однако поднялся ветер. Не хотите ли вернуться?
С минуту они шли молча. Сердце Шарлотты колотилось так сильно, что его, наверное, было слышно даже во дворце. Внезапно король спросил:
— Вы меня боитесь?
— Да, сир!
— Это заметно. Вы вся пунцовая. Она тоже краснела, когда я заговаривал с ней, и это ей очень шло. Вам, впрочем, тоже...
Девушка не отважилась спросить, кого она напомнила королю, но ласка, прозвучавшая в его голосе, ободрила ее, и она подняла голову. Шарлотта увидела, что король улыбается, и вздохнула свободнее. Перевела дыхание и улыбнулась ему в ответ.
— Ваше величество, вы необыкновенно добры! Он взял ее руку и задержал в своей.
— Вы в самом деле так думаете? А я вот не так уж уверен... Но, как бы там ни было, вам не стоит опасаться вашего короля. Королева вас любит... и мы всегда будем рады видеть вас.
Употребление множественного числа означало конец аудиенции.
Шарлотта, поняв это, сделала прощальный реверанс, чуть ли не упав на колени, и побежала обратно к дворцу, а король продолжил свою прогулку в одиночестве. Шарлотте больше не хотелось гулять, ей нужно было немного успокоиться и собраться с мыслями. Никогда она не могла даже вообразить себе, что грозный король будет говорить с ней так ласково. И в этой ласке было что-то пугающее!..
Беспокойство Шарлотты возросло еще больше после того, как, поднимаясь по парадной лестнице, она встретила мадам де Монтеспан. Маркиза спускалась вниз, нарядно одетая, в меховой накидке, за ней следовали две служанки.
— Ну что, красавица? — окликнула она Шарлотту. — Я же вам говорила! Думаю, теперь вы внимательнее отнесетесь к моим словам и как следует над ними подумаете. — Потом она наклонилась к Шарлотте и, понизив голос чуть ли не до шепота, сказала: — Место бедняжки Фонтанж еще не остыло... Хотя воспоминания о ней теперь скорее всего... неприятны...
— Но, говорят, король очень плакал...
— Король всегда много плачет! Особенно на публике. Не будьте дурочкой. У вас есть все, чтобы стать его утешительницей!
Промурлыкав последние слова, маркиза двинулась дальше, оставляя после себя шлейф волнующих, соблазнительных ароматов.
* * *
На улице Ботрей разыгрывалась драма. Скорее лежа, чем сидя, в низком кресле мадемуазель Леони с опаской посматривала на Делаланда, а он, будто дикий зверь, метался туда-сюда по комнате, заложив руки за спину и глядя перед собой тяжелым сумрачным взглядом.
— Невероятно! Такого не может быть! — наконец проговорил он сквозь зубы. — Вы уверены, что не ошиблись?
— В чем я могла ошибиться? В музе? Я полагаю, что тайник только один, а не девять, за спиной у каждой из прекрасных дам!
— Вы назвали мне Клио.
— Разумеется, я назвала вам Клио и настаиваю на этом имени, потому что именно об этой музе говорил мне кузен. И напоминаю вам, что я видела своими собственными глазами то, что находилось внутри тайника: письмо и сверточек, развернуть который у меня не хватило времени.
— А я, дорогая моя мадемуазель, не нашел в этом тайнике ровным счетом ничего! Ни письма, ни сверточка! И я могу предположить только одно — кто-то опередил меня, заглянув туда раньше, и все забрал.
— Но кто? Я уверена, что Юбер сказал о тайнике только мне и никому больше.
— Кто-то мог вас услышать.
— Тогда бы его опустошили сразу же, без промедления. А я заглянула туда несколько недель спустя после смерти кузена, и тайное стало для меня явным.
— Допустим. Но вы не успели взять сверток, потому что в кабинет вошла вдова и помешала вам. Вы сказали, что времени у вас хватило ровно на то, чтобы успеть закрыть тайник.
— Так оно и было.
— А вы уверены, что она ничего не заметила? Хотя, впрочем, сейчас обсуждать это бессмысленно. Совершенно ясно, что все доказательства оказались у вдовы, и она их уничтожила. А нам остается лишь горько сожалеть об этом, потому что никаких улик мы больше не увидим! К тому же мы упустили ла Пивардьера, которого я мог бы подвергнуть строгому допросу... А теперь я просто не понимаю, что мне делать дальше...
Мадемуазель Леони тем более не знала, что предпринять. Она просто горько расплакалась. Посмотрев на нее, Альбан сходил за бутылкой вина и парой бокалов. Он разлил вино и протянул бокал своей новой «родственнице».
— Да не убивайтесь вы так, прошу вас! Не стоит оно того. Лучше глотните вина, и сразу станет легче. Я надеюсь, что и мне тоже.
Мадемуазель Леони, шмыгая носом, полезла за платком, чтобы вытереть глаза и высморкаться. Приведя себя в относительный порядок, она взяла у Альбана бокал с вином и одним махом осушила его.— Ну и каковы теперь наши планы? — деловито осведомилась она.