Воспоминания, как обычно, приносят с собою боль. Но я уже успела привыкнуть к ней, я жду, пока она пройдет, и она проходит.

Я включаю фонарик и вожу лучом по лесу. В его бледно-желтом свете переплетение деревьев и кустов выглядит выцветшим и невероятным. Я снова выклю­чаю фонарик. Если Алекс с Джулианом ушли куда-то вместе, у меня мало надежды отыскать их.

Я уже совсем собираюсь вернуться внутрь, как слышу крик. Меня пронзает страх. Это голос Джу­лиана.

Я бросаюсь вправо, в густую поросль, ломлюсь на звук, размахивая фонариком, чтобы проложить путь среди ползучих растений и сосновых веток.

Через минуту я вылетаю на большую поляну. На мгновение я перестаю соображать, мне кажется, будто я выскочила на берег большого серебряного озера. По­том я понимаю, что это автостоянка. Груда битого кам­ня на ее краю указывает место, где когда-то, видимо, был дом.

Алекс с Джулианом стоят в нескольких футах от меня, тяжело дыша и свирепо глядя друг на друга. Джулиан зажимает нос рукой, сквозь пальцы сочится кровь.

— Джулиан! — Я кидаюсь к нему. Джулиан продол­жает неотрывно смотреть на Алекса.

— Ничего страшного, Лина, — говорит он. Голос у него приглушенный и какой-то странный. Когда я кладу руку ему на грудь, Джулиан мягко отстраняет ее. От него слегка пахнет алкоголем.

Я разворачиваюсь к Алексу.

— Ты что творишь, черт побери?! —Алекс бросает на меня взгляд.

— Это получилось случайно, — бесцветным голо­сом произносит он. — Я слишком сильно размахнулся.

— Вздор! — бросаю я. Я поворачиваюсь обратно к Джулиану. — Идем, — негромко говорю я. — Идем внутрь. Приведем тебя в порядок.

Джулиан убирает руку от носа, потом подолом ру­башки стирает кровь с губ. Теперь его рубашка покры­та темными полосами, почти черными в ночи.

— Исключено, — говорит он, так и не глядя на меня. — Мы только начали. Верно, Алекс?

— Джулиан!.. — взмаливаюсь я. Алекс перебивает меня.

— Лина права, — говорит он нарочито беззаботным тоном. — Уже поздно. Почти ничего не видно. Мы мо­жем продолжить завтра.

Голос Джулиана тоже звучит беззаботно, но я слы­шу за этой беззаботностью гнев и горечь, которую не узнаю.

— Не стоит откладывать дела в долгий ящик.

Между ними повисает молчание, наэлектризован­ное, опасное.

— Пожалуйста, Джулиан! — Я беру его за руку, но он вырывает ее. Я снова поворачиваюсь к Алексу, же­лая, чтобы он посмотрел на меня, отвел взгляд от Джу­лиана. Напряжение нарастает, как будто нечто черное, убийственное сгущается в воздухе.

— Алекс!

Алекс, наконец, смотрит на меня, и на миг я вижу удивление на его лице — словно он не осознавал, что я здесь, словно лишь сейчас увидел меня. Удивление быстро сменяется сожалением, напряжение ослабева­ет, и я выдыхаю.

— Не сегодня, — произносит Алекс коротко. Потом он разворачивается и ломится через лес.

В ту же секунду — я не успеваю ни крикнуть, ни сделать что-либо — Джулиан срывается с места и хва­тает Алекса, роняет на бетон, и вот внезапно они уже катаются, вдавливая друг друга в землю. Я начинаю кричать: выкрикивать их имена, «стойте» и «пожа­луйста».

Джулиан сверху Алекса. Он заносит кулак, потом опускает его на щеку противника, и я слышу глухой удар. Алекс плюет в него, упирается рукой в подборо­док Джулиана, откидывая его голову назад, и толкает его. Мне кажется, будто я слышу отдаленный крик, но я не могу сосредоточиться на нем, не могу ничего сде­лать — только орать, пока у меня не начинает саднить горло. Потом свет фонарей вспыхивает где-то на краю зрения, как будто это меня ударили, и перед глазами взрываются цветные вспышки.

Алекс умело пользуется преимуществом и прижи­мает Джулиана к земле. Он бьет дважды, с силой, и я слышу жуткий треск. Теперь по лицу Джулиана течет кровь.

— Алекс, пожалуйста! — кричу я. Я хочу стащить его с Джулиана, но застываю от страха, прирастаю к земле.

Но Алекс то ли не слышит меня, то ли предпочита­ет не обращать на меня внимания. Я никогда не видела его таким: лицо Алекса горит яростью, и в лунном све­те оно превращается в нечто жестокое и устрашающее. Я даже не могу больше кричать, не могу ничего де­лать — только захлебываюсь рыданиями и чувствую, что к горлу подкатывает тошнота. Все какое-то нере­альное, замедленное.

Потом сквозь заросли проламываются Тэк с Рэй­вен — вспотевшие, запыхавшиеся, с фонарями в ру­ках, — и Рэйвен кричит и хватает меня за плечи, а Тэк сдергивает Алекса с Джулиана.

«Ты что, охренел?!»

И все снова начинает двигаться с нормальной скоро­стью. Джулиан кашляет и ложится обратно на землю. Я вырываюсь от Рэйвен, бегу к нему и падаю рядом на колени. Я мгновенно понимаю, что у него сломан нос. Лицо Джулиана залито кровью, а глаза превратились в щели. Он пытается сесть.

— Эй! — Я кладу руку ему на грудь и стараюсь про­глотить комок в горле. — Ну-ка успокойся!

Джулиан снова расслабляется. Я чувствую, как его сердце толкается в мою ладонь.

— Что случилось?! — кричит Тэк.

Алекс стоит чуть в стороне от того места, где лежит Джулиан. Вся его ярость исчезла. Вид у него потря­сенный, руки безвольно повисли. Он недоумевающе смотрит на Джулиана, словно не понимая, что это с ним стряслось.

Я встаю и иду к нему, чувствуя, как меня захлесты­вает гнев. Мне хочется сомкнуть пальцы на его горле, задушить его.

— Что это с тобой такое, черт побери? — негромко произношу я. Мне приходится проталкивать слова сквозь комок гнева в горле.

— Я... прости, — шепчет Алекс. Он трясет голо­вой. — Я не хотел... Я не знаю, как это произошло. Про­сти, Лина.

Я знаю, что если он не перестанет смотреть на меня вот так вот — умоляюще, с просьбой о понимании, — я прощу его.

— Лина. — Он делает шаг ко мне, и я отступаю. На мгновение мы застываем так. Я чувствую на себе его пристальный взгляд и тяжесть его вины. Но я не смо­трю на него. Не могу.

Потом Алекс разворачивается и исчезает в лесу.

Хана

Из моего текучего, изменчивого сна возникает ви­дение и принимает облик.

Лицо Лины.

Лицо Лины, выступающее из тени. Нет. Не из тени. Она проталкивается наружу из пепла, из наноса золы и углей. Рот ее открыт. Глаза закрыты.

Она кричит.

«Хана!» Она зовет меня. Пепел сыпется в ее откры­тый рот, как песок, и я знаю, что Лину засыплет зано­во, она умолкнет, погрузится обратно во тьму. И еще я знаю, что у меня нет никаких шансов добраться до нее — нет ни малейшей надежды ее спасти.

«Хана!» — кричит она, а я стою недвижно.

«Прости меня», — говорю я.