— Не понял, — честно признался Серега.
— А перед визитом к женщинам ты решил омыться?
Серега насупился. Он уже догадался, что над ним потешаются.
— Так чего тебе от служанки потребовалось? Ты такую операцию сорвал, что аж злость берет. Хочется тебя убить. Уж извини за откровенность. Мы были в двух шагах от свободы, а теперь сидим опять за решеткой.
— Я таз не заметил, — сказал Серега, начиная злиться. — А чего ты назад-то побежал, когда мы могли бы рвануть на улицу?
Вот какого черта его этим попрекать. Накосячил, так ведь и не отпирается. Самому обидно, что так глупо все получилось. А теперь вынужден все это выслушивать.
— Поймали бы нас по горячим следам. А я в Яму не хочу.
Замолчали, обдумывая незавидные перспективы.
— Ладно. Чего уж там. Дело пройденное, — неожиданно легко махнул на все Лех. — Давай лучше теперь думать, как выберемся на этот раз. В пути можно и не помышлять о побеге. Конечно, расковырять этот ящик и податься в бега можно. Но после того как мы выпорхнем из клетки, будем как на ладони, и любая тварь нас тут же и положит. Так что не выход. Остается ждать прибытия в город князя.
Одинцов с сомнением осмотрел стены их передвижной тюрьмы. Шустрик, конечно, мастер видный, если он может лишь руками да ногтями этот ящик расковырять. Несмотря на щели и прочее, сколочен он добротно, на века. Он тут же припомнил, что Лех выбрался из веревки на постоялом дворе. Сергей и сам пытался несколько раз, мучаясь от бессонницы, развязать узлы, но ничего не вышло, а вот у Леха быстро все получилось. На то он, собственно, и Шустрик.
— Скажи, а как это ты с веревками управился? — не удержался все-таки от любопытства Серега.
— Профессиональная тайна, — гордо ответил Лех.
— Это при таких тайнах, что же у тебя за профессия? — тут же спросил Сергей.
Но Шустрик ему сразу не ответил, подумал, пожевал нижнюю губу и неожиданно произнес:
— А ведь я о тебе в сущности ничего не знаю, кроме того, что ты не дурак кулаками помахать. Может, ты, мил человек, сухарь подсадной, а я тут перед тобой душу выкладывать буду да секретами профессиональными делиться. То, что ты со мной шамкой поделился, это еще ничего не значит.
— А за сухаря, — обиделся Серега. Что означает слово «сухарь» на местном жаргоне он не знал, но явно что-то неприятное, — можно и в глаз получить.
— Ишь ты какой обидчивый, — покачал головой Лех. — Слушай, а давай тогда ты мне, я тебе.
— Ты это о чем?
— Ты расскажешь мне о себе, а я тогда, так уж и быть, раскрою тебе тайну своего происхождения и работы.
Одинцов изучающе посмотрел на Леха и ехидно усмехнулся.
— А чего тут раскрывать. Давай лучше наоборот.
Это предложение повергло Шустрика в состояние обалдения.
— То есть как это?
— Да очень все просто. Я про тебя все расскажу, что вижу. А ты дополнишь или поправишь, если где ошибся. Ну и ты, соответственно, сделаешь то же самое. Неужели так сложно угадать, кто я и откуда пришел? Как тебе предложение?
Серега бросил взгляд на Леха. Удалось ли заинтересовать? Кажется, клиент плотно сидел на крючке.
— А что? А давай попробуем. Мне эта игра нравится, — согласился Шустрик.
Сергей тут же состроил кислое выражение лица и цыкнул языком с сомнением.
— Да ну. Чего-то скучно просто так играть.
— И чего это тебе скучно? Разве есть чем еще заняться?
Лех, обиженный, что у него отняли развлечение, деланно огляделся по сторонам.
— Что-то я не вижу столов с яствами, дармовой выпивкой и готовых на все дамочек.
— Да нет, конечно. Заняться нечем. Но вот играть в угадалки просто так скучно. А вот давай тогда так. Если я угадаю, то ты должен мое желание выполнить. А если ты, я твое. Если же оба угадаем, то никто никому ничего не должен.
Шустрик для вида нахмурился, но тут же согласился. Ударили по рукам. В этом мире существовала такая же традиция.
— Ну, давай, ты первый, — с жадным интересом уставился на Серегу Лех.
— Первый так первый, — задумчиво произнес Одинцов, пристально разглядывая товарища по несчастью. — Что же мне про тебя сказать?
— Ты что сдаешься? — удивленно вытаращился на него Шустрик.
— Да погодь ты, думать не мешай.
Пару минут для приличия Серега помолчал, усиленно изображая глубокий мыслительный процесс. Наконец заговорил.
— Значит, так. Лет тебе восемнадцать, может, конечно, и двадцать, но я бы не дал…
— Чего это бы не дал? — тут же взвился обиженный Лех.
В этот момент где-то далеко прогрохотало, и решетку окна высветила вспышка молнии. А в следующую секунду ливануло солидно. Тут же из всех щелей на узников хлынул холодный дождь. Получился отличный контрастный душ после дневной жары.
— Вот дерьмо, — выругался Шустрик, мгновенно позабыв все обиды.
На время рассказ оказался прерван. Узники ерзали по клетке в поисках сухих мест, куда дождь сквозь щели не доставал. Найдя такие островки суши, они расселись, и Сергей продолжил тренироваться в дедуктивном методе.
— На чем я там остановился. Ах да. Возраст. Итак, лет двадцать максимум. Больше и не проси. Не дам. Тебе и двадцати за глаза и уши. Места жительства постоянного у тебя нет. Шляешься по всему свету, как Бог на душу положит. Что-то мне подсказывает, что семьи у тебя никогда не было…
— Да, приютский я. Родителей не знал никогда. Меня на порог Обители Последнего Дня подбросили. Там я и вырос, — неожиданно добавил Лех.
— Оттуда ты, скорее всего, и сбежал. Только вот интересно почему? Подожди. Не говори. Сам вижу. Шкодить по детству любил. Небось, за выходки тебя не очень жаловали, а тебе хотелось хотя бы понимания. Вот ты и сбежал.
— Точно так и было. Я брату Никодиму подсунул ежа в кровать. А он как с караула приходил, обязательно в хорошем таком подпитии. Любил бывало к нам в спальню заглянуть, всех выстроить в шеренгу обязательно в ночных рубашках. Одеваться не давал, да загнет что-нибудь про спасение души, про грехи смертные и прочую лабудень. Мы стоим мерзнем, а ему хоть бы хны. Ходит вдоль воспитанников, боящихся шевельнуться, да речь толкает, а сам все винцом пробавляется. Ну, меня как-то злость взяла, я ему в постель ежа сунул. Кто же знал, что еж тот какой-то больной. Поколол он брата Никодима, а у того к утру горячка началась. Распух весь, словно помидор-семенник с грядки. Дней десять в бреду пролежал. Братия все ходила допытывалась, кто эту гадость сотворил. Ребят в исповедальне сутками держали. Никто почему-то не верил, что еж сам забрался. В общем, я признался. Меня посекли сурово. Когда же я оклемался, то тут же решил бежать во что бы то ни стало.
Лех нахмурился. Было видно, что вспоминать ему об этом было даже сейчас тяжело.