– Вы меня балуете, Ванечка, – кокетливо сказала она. – К чему такие дорогие подарки?
– Повод увидеть такую женщину, как вы, не может оказаться дешевым, а без повода я не смею к вам являться, – рассмеялся Круглов. – Ну, рассказывайте, как живете, как работа, как девочки. Здоровы? Как у Наденьки учеба?
С того дня, когда Надя поведала матери о своем знакомстве с неким художником, прошло почти два месяца. Больше они к этой теме не возвращались, Надя только трижды за истекшее время говорила матери, что Сергей Юрцевич пригласил ее в театр, и Тамара Леонидовна эти походы санкционировала. Она была уверена, что никаких тайных встреч у ее дочери с Юрцевичем не происходит, Надежда не посмеет ее ослушаться. Впрочем, жизнь актрисы, плотно занятой в театре и на съемках, отнюдь не способствует осуществлению контроля за детьми, это общеизвестно. Филановская понимала, что жизнь дочерей проходит мимо нее, но полагалась на их сознательность и рассудительность. Вон Любочка какая выросла, ни одного неверного или даже просто сомнительного шага, одна радость матери. И Надюша должна быть такой же.
Червь сомнения, однако же, подтачивал потихоньку доверие Филановской к младшей дочери, и она сочла, что сейчас и представился вполне благоприятный случай получить квалифицированный совет.
– Знаете, Ванечка, меня Надюша немного беспокоит, – призналась она.
– А что случилось? – тут же взволновался Круглов.
– Влюбилась, дурочка, в какого-то разведенного нищего художника, да еще с ребенком от первого брака. Прямо не знаю, что и делать. Он ей совсем не пара, а она и слышать ничего не хочет.
– Понимаю, понимаю, – покивал головой Круглов. – Вы сами-то его видели? Как он вам показался?
– Да не видела я его! Еще чего не хватало! Надя, правда, хотела привести его к нам в дом, но я категорически запретила. Зачем мне в моем доме всякие оборванцы?
– Ну, Тамарочка, дорогая моя, от вас ли я это слышу! Почему непременно оборванец? Почему вы решили, что он нищий? Это вам Надя так сказала?
– Да нет, Надюшка-то как раз считает, что он необыкновенный, умный, тонкий и все такое. Но что с нее взять, она восторженная маленькая девочка, ей всего двадцать лет, что она в жизни понимает? Но если живописец не выставляется, не продается, а работает в художественной школе, то кем, по-вашему, он должен быть, этот Юрцевич? Миллионером? Рокфеллером? Конечно, он нищий, вопросов нет.
Круглов нахмурился, и лицо его моментально стало деловым, а голос – сухим и жестким.
– Как вы сказали, Тамарочка? Как его фамилия?
– Юрцевич. А что? Вы его знаете?
– А имя? – продолжал допытываться Круглов.
– Сергей.
– И сколько ему лет?
– Надюша говорит, тридцать четыре.
– Значит, Юрцевич Сергей Дмитриевич, тридцать четвертого года рождения, художник… Когда же он успел развестись?
– Боже мой, – Филановская вскочила с диванчика, на котором до того полулежала, откинувшись на подушки, – вы действительно его знаете? Ваня, не пугайте меня.
Круглов подошел к ней, отечески обнял за плечи и усадил на диван.
– Погодите, Тамарочка, не волнуйтесь. Хотя дело, конечно, сложное. Сергей Юрцевич действительно профессиональный художник, но… как бы это вам сказать… он уже не работает в художественной школе.
– А где же он работает? – испуганно спросила Тамара Леонидовна.
– В ЖЭКе, истопником. Но это информация за прошлый месяц, новую я пока не получал.
– Господи! – Филановская в ужасе всплеснула руками. – Какой ужас! Как истопником? Почему?
– Год назад его уволили из художественной школы и исключили из партии. Он на занятиях в старших классах рисовал шаржи на членов ЦК и побуждал к этому своих учеников. Знаете, в классе, где он должен был вести урок, затеяли ремонт, и занятия перенесли в актовый зал, а там на стенах, ну, как и везде, висят портреты членов Центрального Комитета партии. Вот он и предложил ученикам… Безобразие форменное! Разумеется, это не осталось незамеченным. Его теперь близко не подпускают к педагогической деятельности и вообще ни на одну приличную работу не возьмут. Вот разве что истопником. Вы сказали, он разведен?
– Да.
– Значит, совсем недавно развелся, в прошлом месяце он еще был женат, если мои сотрудники ничего не напутали. А что насчет ребенка?
– Ну, есть ребенок. Я даже не знаю, мальчик или девочка и сколько ему лет.
– А вот это уже странно. Месяц назад никакого ребенка у него не было… Или я запамятовал? Вы уж простите, Тамарочка, но я мог забыть или просмотреть что-то. Вы же понимаете, что человек, представитель творческой интеллигенции, позволяющий себе насмехаться над руководством нашей страны, не может пройти мимо нашего внимания. Разумеется, мы за ним присматриваем, чтобы он снова не начал распространять свои вредные воззрения в среде нашей советской молодежи. Таких, как он, на самом деле в Москве немного, и раз в месяц я получаю общую справку обо всех, так что я мог на что-то не обратить внимания или упустить… Дайте мне пару дней, я все проверю.
– Боже мой, боже мой, – Филановская раскачивалась, обхватив голову руками. – Что же это происходит? Как же Надя могла?
– Погодите, Тамарочка, не расстраивайтесь прежде времени, – мягко успокаивал ее Круглов. – Ничего еще не известно точно. Может быть, это однофамилец. Я все проверю, все узнаю и вам сообщу. А вы дайте мне обещание.
– Какое? – почти простонала она.
– Никому ничего не говорить, ни Григорию Васильевичу, ни девочкам, ни друзьям. И не показывайте виду, что вы чем-то расстроены. Я сперва все узнаю достоверно, а потом мы с вами сядем, подумаем, все обсудим и решим, как действовать дальше. Если ничего страшного – то и слава богу. А если дело плохо, то нужно постараться избежать огласки. Вам ведь осенью снова на гастроли ехать. Вы меня понимаете?
Уж конечно, она понимала. И еще как понимала!
* * *
Круглов вновь объявился за два дня до Нового года. На этот раз он не пришел в театр, а позвонил Тамаре Леонидовне и договорился с ней о встрече.
– Разговор у нас серьезный, если мы появимся где-то в людном месте, нам поговорить не дадут, вас ведь от мала до велика вся страна в лицо знает, – сказал Иван Анатольевич.
Филановская с этим согласилась и без возражений приехала по тому адресу, который назвал ей полковник госбезопасности. Она здесь ни разу не бывала, но догадалась, что это место, вероятно, и называется конспиративной квартирой, где всякие засекреченные сотрудники встречаются с разными нужными им людьми вдали от посторонних глаз. Квартира небольшая, чистая, ухоженная, но все равно видно, что нежилая. Впрочем, Тамаре Леонидовне было не до того, чтобы разглядывать обстановку и оценивать детали. Несколько дней она провела в сильнейшем напряжении, стараясь выполнить слово, данное Круглову, и ничем не выдать своей обеспокоенности, да что там – паники. Она улыбалась, разговаривала с мужем и дочерьми, репетировала, играла, звонила подругам, ездила к портнихе, в то время как внутри у нее все, как ей казалось, зажмурилось и сцепило зубы в единственном усилии: не закричать, не сорваться, не потребовать у Надежды объяснений. Но она выдержала, все-таки Тамара Филановская была превосходной актрисой и умела «держать лицо» в любых обстоятельствах.