– Ну какая разница, Любочка! Они столько времени живут вместе, что вполне могут считаться женихом и невестой. Ты что-то имеешь против нее?
– Да нет, – она сделала неопределенный жест рукой. – Пусть приезжает, если ей так хочется. А почему Андрюша не может приехать?
– У него гость какой-то.
– Гость или гостья? – прищурилась Филановская, памятуя частые жалобы Кати на то, что к ее милому постоянно приходят какие-то женщины, с которыми он ведет долгие разговоры без участия своей подруги.
– Да гость, гость, мужчина, – рассмеялся Саша. – О, вот и наша красавица! Ну, Тамара, ты – супер! Самая красивая женщина страны!
Тамара Леонидовна стояла посреди комнаты, изо всех сил стараясь держать спину прямо. Платье было и впрямь великолепным, на этот раз, как это ни странно, Саша угадал. Оно струилось и переливалось, скрывая деформированную старческую фигуру, а округлые мягкие складки серо-голубого меха деликатно прятали дряблую морщинистую кожу подбородка, шеи и груди. Над всем этим великолепием красовалось обвисшее, почти уродливое лицо нездорового мучнистого вида – последствия неудачной пластической операции, которую Тамара Филановская, несмотря на советы специалистов, все-таки сделала, когда ей было далеко за семьдесят. Все в один голос говорили, что в таком возрасте пластические операции чрезвычайно рискованны, особенно если учесть количество ранее сделанных процедур подобного же рода, и что кожа уже утратила эластичность и способность к регенерации, и что заживление окажется весьма проблематичным, и что изношенному немолодому организму не полезен общий наркоз, но Тамара заупрямилась. Она отлично себя чувствовала, была полна сил, энергична и стройна, находилась в прекрасной форме во всем, кроме, как ей казалось, лица, она по-прежнему много играла в театре и ее до сих пор с удовольствием снимали в кино, но она была убеждена, что лицо необходимо поправить. Скинуть при помощи пластики лет десять-пятнадцать, плюс грим, которым можно убрать еще десяток лет, – и она сможет играть не только возрастные роли, но и романтические.
Врачи, как очень скоро выяснилось, были правы, а Тамара Леонидовна – нет. Результаты операции оказались ужасающими, и с тех пор она ни разу не вышла ни на сцену, ни на съемочную площадку. Однако, и сидя дома, Тамара Филановская продолжала оставаться великой актрисой.
– Отлично, – подытожил Александр, закончив придирчивый осмотр. – Ниночка, запиши для памяти: к этому платью подойдут серьги с жемчугом и бриллиантами, браслет от Картье и кольца, которые я привез из Лондона. Вечеринка послезавтра. Кто седьмого марта дежурит?
– Я, – отозвалась сиделка, – я с Ирой поменялась, ей нужно дома побыть по семейным обстоятельствам.
– Хорошо, значит, не забудешь, когда будешь Тамару одевать. И вызови на седьмое число маникюршу, пусть ей руки в порядок приведут. Да, Тамарочка? Да, моя красавица? – ласково заговорил он, обращаясь к бабушке. – В таком платье и с такими украшениями ручки должны быть идеальными. Ты на нашей вечеринке будешь самой красивой, все просто в обморок упадут – до чего ты будешь хороша!
Он встал с дивана, обнял старуху, поцеловал в макушку и тут же перевел строгий взгляд на сиделку.
– Нина, почему корни седые? Почему вы не можете вовремя вызвать парикмахера? Сколько раз я просил, чтобы вы как следует следили за Тамарой Леонидовной! Сейчас же позвоните, пусть завтра приедет. Или нет, пусть приедет седьмого, в середине дня, покрасит и уложит волосы, чтобы была красивая прическа.
– Хорошо, Александр Владимирович, – испуганно пролепетала Нина. – Вы не волнуйтесь, все будет сделано.
– Правильно, Сашенька, – пропела Тамара Леонидовна, – скажи им, скажи построже, а то меня совсем запустили. Пусть я стара, но я остаюсь женщиной, и не позволяй им пользоваться моей беспомощностью.
– Не позволю, Тамарочка, не позволю, ты всегда была самой красивой женщиной страны и останешься такой. Нина, что ты стоишь? Иди делай салат, я с голоду тут с вами умру.
Сиделка метнулась прочь из комнаты, прошуршав взметнувшейся юбкой что-то виноватое и почти обиженное. Александр помог бабушке устроиться в ее любимом кресле, сам сел на пол, положил голову ей на колени, потерся щекой о шелковистую ткань нового платья. Любовь Григорьевна, присев на краешек диванного валика, наблюдала эту сцену с привычным, но так и не прошедшим удивлением. Неужели он действительно так любит бабку? Тому, что племянник любит свою тетушку, она вовсе не удивлялась, а как же может быть иначе, ведь она заменила ему мать, всегда была рядом, вырастила, воспитала, кормила и одевала, лечила и ухаживала. А бабушка минуты лишней с внуками не провела, стеснялась их – у молодых женщин внуков не бывает, если есть внуки, значит – старуха, бабушка все играла и играла свои бесчисленные роли, ездила на гастроли, репетировала, участвовала в правительственных концертах, лежала в косметологических клиниках – одним словом, занималась только собой, своей карьерой и своей славой, отдавая внукам лишь минимум внимания и душевного тепла, да и то исключительно в узком семейном кругу, когда никто не видит. Так почему же Саша так беззаветно ее любит?
Любовь Григорьевна вообще плохо понимала своих племянников, несмотря на то, что вырастила их и воспитала. Но Андрей, при всех его заморочках и диковинных теориях, был ей все-таки ближе, понятней, а вот перед Сашей она пасовала. Не понимала она его такой безразмерной и безграничной любви к людям, особенно к тем, кто не сделал ему ничего хорошего. Впрочем, покойную сестру Надю с ее любовью ко всему человечеству она тоже не понимала. Вероятно, Саша унаследовал это качество от матери, а Андрюша – нет, он своим протестным мышлением скорее в отца пошел. Что ж, бывает.
В отца… Господи, пусть окажется, что сын этого отца написал те проклятые записки. Тогда по крайней мере все понятно и совсем не страшно, хоть и противно. То есть нет, страшно, конечно, страшно, что мальчики узнают, кто и каким способом лишил их отца, но с этим можно справиться, можно, Нана сделает все, как надо, поручит кому-нибудь, да хоть тому же Тодорову, и если нужны будут деньги – Любовь Григорьевна их достанет, это не проблема. Вполне реально откупиться от шантажиста и сохранить мир в семье. Но если записки писал не он, то… Нет, не думать об этом, не думать!
* * *
Катя заглянула в кухню, где сидели Андрей и его гость. Еще не открыв дверь, она услышала голос Андрея:
– Нет, это совершенно невозможно.
– Но может быть… как-нибудь?..
Голос гостя был виноватым и каким-то просительным. Странно. Этого мужчину Катя никогда прежде не видела, но в этом-то как раз ничего странного не было, мало ли какие новые знакомые появляются у Андрея. Странным был его тон. К Андрею приходили обычно поделиться проблемами, поговорить, что-то обсудить, выслушать совет, но уж никак не просить. О чем речь, хотелось бы знать? Впрочем, какая разница?
– Нет, не может быть и не как-нибудь, – голос Андрея звучал очень четко и напряженно. – Мы с вами не сможем договориться. И вообще это не предмет договоренностей, неужели вы сами не понимаете?