Я вздохнула.
— Ладно, Син. Ты ведь понимаешь, что это прозвище не поможет мне преодолеть всю эту запретную фигню?
— О каких запретах ты говоришь? — спросил он.
— Ты подросток, о котором мне нужно заботиться. Думаю, настоящим пределом для меня являются родительские собрания, Синрик… Син. — Я положила руки на бедра и, наконец, придала взгляду твердость. Ощущение было приятным, даже оправданным. — Ты не должен ходить на родительские собрания к кому-то и с ним же трахаться, Син, понятно? В этом, по правде сказать, и проблема. Это просто неправильно.
Он рассмеялся, опершись на стеклянные двери, с все еще скрещенными на груди руками.
— Тогда перестань посещать родительские собрания.
— Что? — вылупилась на него я.
— Перестань посещать все эти родительские посиделки. Я не думаю о тебе, как о своем родителе, Анита. Ближе всего к матери для меня была Вивиан в Вегасе, и она не совсем по-матерински относилась к своим сыновьям, но поверь мне, я никогда не думал о тебе в таком ключе. — Он нахмурился, разворачивая плечи, чтобы еще больше прислониться спиной к стеклу, затем отвел руки назад, положив ладони на нагретое солнцем стекло, и когда его торс оказался в обрамлении света, я поняла, что бледно-голубой шелк его шорт совсем не светонепроницаем.
Я отвела взгляд, чтобы не пялиться на то, что так явно демонстрировал мне солнечный свет. Желание видеть его силуэт в солнечном свете заставляло все мои протесты о родительском чувстве казаться или же глупыми, как чрезмерное отрицание той дамочки, или же кровосмесительными. Я чувствовала, что начинаю краснеть, и так сильно желала иметь возможность прекратить это дерьмо.
— Ты же не считаешь себя моей матерью. — Его голос стал звучать немного ниже.
Я покачала головой, потому что он оказался прав. Я не считала себя его мамочкой, просто…
— Но учитывая родительские собрания и тому подобное, все это ставит меня в подобную… роль. Неужели ты не понимаешь? Я не могу делать что-то подобное и при этом…, — я неопределенно махнула рукой в его сторону, — …делать это!
— Жан-Клод мой законный опекун, и он получает удовольствие от посещения всей этой родительской канители. Натаниэлю это тоже нравится. Старший брат за меня. — И в голосе Синрика слышалась настоящая радость, когда он произносил последнее.
Тогда я взглянула на него, и на его лице читалось неприкрытое счастье. Стоя прислонившись к дверям, и купаясь в солнечном свете, он был счастлив, расслаблен, самим собой, больше собой, чем когда только пришел к нам. Мне не пришлось бороться с собой, чтобы не взглянуть на нижнюю часть его тела, потому что мне нравилось видеть такое его лицо. Он не просто стал выше и мускулистее с тех пор, как оказался в Сент-Луисе. Я получала удовольствие, наблюдая, как он взрослел, становился тем, кем мог стать. Мне нравилась эта часть также, как я получала от нее удовольствие, наблюдая когда-то за Натаниэлем или Джейсоном, или…или Микой. Мы все больше стали самими собой.
— Ты прав, Жан-Клод получает удовольствие от всего этого попечительства.
Син засмеялся:
— Его немного смущает вид спорта, но в целом ему нравятся посещения.
— Он тобой гордится, — сказала я.
Син ухмыльнулся:
— Я тоже так думаю.
— А я знаю точно.
Син посмотрел на меня. Его голубые глаза стали более серьезными.
— Верно, ты можешь ощущать, что он чувствует, если не сильно от этого отгораживаешься. Эта связь даже сильнее, чем с любым твоим животным зова.
— Сложнее всего отгородиться от Жан-Клода.
— Сложнее, чем от Натаниэля или Дамиана?
— От Дамиана — нет; Натаниэль более зависим от того, что мы делаем.
— Ты имеешь в виду секс, — сказал Син.
Я улыбнулась и покачала головой:
— Секс с Жан-Клодом тоже полон страсти, но Натаниэль не так строго контролирует эмоции, как все вампиры.
— Они тренировались на несколько столетий дольше, — заметил Син.
Я кивнула:
— Точно.
— Просто перестань вести себя, будто ты мой родитель. — Он протянул мне руку.
— И всего-то, — буркнула я. — И сразу все станет в порядке?
— Не знаю, но я бы с удовольствием изменил тебя — стоящую здесь в неловкости и дискомфорте, постоянно в режиме защиты — на тебя — мою любовницу. — Он поманил рукой, которую протянул.
Я подошла к нему поближе. Мы стояли, держась за руки. Никто не пытался приблизиться. Мы просто стояли — он, откинувшись на двери, а я, борясь с желанием подальше удрать от его руки — и смотрели друг на друга.
Улыбка немного погасла, выражение лица стало более серьезным. Счастье проглядывало особым блеском, который просвечивал даже сквозь тьму, когда солнце скрылось за горизонтом, и вы уже понимаете, что через пару мгновений наступит непроглядная ночь — время, когда монстры выходят резвиться.
Мне не хотелось быть монстром для Синрика, каким я была в глазах Ларри. Конечно не честное сравнение, но я устала — не физически, так как только что встала, а психологически. Я просто устала от дерьма, всего дерьма. Еще мне было интересно: где носит этого Брайса, но не потому, что я хотела избежать разговора с Синриком, а потому что мы должны достать этих ублюдков до наступления темноты.
Синрик сжал мою руку и слегка потряс ее:
— Ты задумалась о чем-то серьезном, и явно не обо мне.
Я притворилась смущенной, но не смогла солгать:
— Размышляю, когда явятся остальные копы и подбросят меня на вечеринку.
— Знаешь, каждый раз, когда ты уходишь на работу по полицейским делам, это дико пугает меня.
Я кивнула.
— Знаю.
Потом мы еще с минуту просто друг на друга смотрели, так и держась за руки, находясь на небольшой дистанции.
— И я ничего не могу сделать, чтобы ты осталась, — констатировал он.
Я вздохнула.
— Нет, — ответила я.
— Можно тебя обнять? — спросил он.
Я удивленно посмотрела на него. Изменение темы было слишком неожиданным.
— Э-э ладно. То есть, почему бы и нет?
— Потому что я думал, мы ссоримся, а ты резко стала серьезной, словно уже на работе.
— А я и не знала, что мы ссоримся.
— Но оба об этом думали, — заметил он, улыбаясь.
Я тоже слегка улыбнулась:
— Ну ладно, мы оба так думали.
— Но мы же не будем ссориться, — сказал он и превратил эту фразу в вопрос, повысив интонацию.
— Конечно, нет.
Он нахмурился и потянул меня за руку, притянув к себе: