— Забавно, я считала это своей сексуальной ориентацией, но если вы психолог с опытом работы в сексуальных вопросах, то, безусловно, вы правы.
— Вы прекрасно знаете, что я не психолог, — прошипел Престон, и впервые я услышала в его голосе настоящий гнев. Если продолжу эту перепалку, возможно, заставлю его закричать, что также запишется на видео.
— Я понятия не имею о ваших профессиональных областях, детектив Престон. Я решила, раз вы говорите о моей сексуальной жизни, как эксперт, вы должны знать что-то, чего не знаю я.
— Да я ни слова не сказал о вашей чертовой личной жизни.
— Извините, мне показалось иначе.
— Вы отлично знаете, что это не так.
— Нет, — ответила я, посмотрев на него полными несчастья глазами, и произнесла холодным, контролируемым голосом, в котором появились нотки гнева, — нет, ничего я не знаю. На самом деле все, что я услышала, это что вы ставите под сомнение мою преданность моему полицейскому жетону и службе, потому что я сплю с монстрами, а это должно означать, что я тоже монстр.
— Мы никогда не затрагивали такое, — возразил Оуэнс.
— Забавно, — произнесла я. — Потому что именно это я и услышала. Если вы не это имели в виду, тогда, пожалуйста, просветите меня. Расскажите мне, джентльмены, что вы на самом деле имели в виду. Скажите, что я не так поняла этот разговор.
Я стояла и смотрела на них. Престон смотрел на меня, а Оуэнс произнес:
— Мы никогда не задавали вопросов о вашей семейной жизни, сексуальной жизни и не предполагали, что люди, страдающие от ликантропии или вампиризма, менее достойны прав и привилегий, чем остальные люди в этой стране.
— Если будете баллотироваться, напомните мне, чтобы я не голосовала за вас, — сказала я.
Он выглядел удивленным.
— Да я и не собирался.
— Ну, обычно если кто-то рассуждает о политике, значит, он нацелился на конкретную должность, — заметила я.
Он покраснел, вконец рассердившись.
— Вы свободны маршал. Лучше бы вам уже уйти.
— С удовольствием, — произнесла я и оставила их злиться на меня. Они могли дать рекомендации, которые не позволили бы мне в дальнейшем работать со СВАТом, но это были бы всего лишь рекомендации, к тому же, другим офицерам эти парни нравились не больше, чем мне. Они могли рекомендовать все, что им вздумается, и могли катиться ко всем чертям, потому что мне было все равно. Я направлялась домой.
Чего мне хотелось, так это душ, крепких объятий, еды, хорошего секса и сна. А что получила? Двух своих так громко спорящих любовников, что я прекрасно могла их слышать через драпри, из которых состояли стены гостиной «Цирка Проклятых». Никки шел позади меня, таща одну из моих сумок с оружием. Клодия несла другую. Она возвышалась над Никки на несколько сантиметров — одна из самых высоких людей, которых я когда-либо встречала, и определенно, самая высокая из женщин. Ее длинные, черные волосы, как обычно, были собраны в высокий, тугой конский хвост, оставляя ее лицо открытым, темным и поразительно красивым. И не изящной женской красотой. У Клодии были волевые, высокие, лепные скулы. Она была красоткой даже без макияжа, одетая в черные штаны и майку, неофициальную форму охранников. Ее плечи и руки были такими мощными, что даже самое незначительное движение выставляло напоказ ее мускулы. Хотя Никки и был шире в плечах, Клодия рядом с ним маленькой не казалось. Она была высокой, сильной и опасной. В наплечной кобуре с пушками почти не было необходимости, как в дополнительных розочках на верхушке праздничного торта, который и так уже покрыт толстым слоем глазури. А то, что она была веркрысой, делало ее быстрее и сильнее меня, и это означало, что внешний вид описывал ее точнее некуда. Клодия была опасной, но сражалась на нашей стороне, так что все в норме. Кроме того, у нее была совесть, в отличие от Никки, которому приходилось одалживать ее у меня. Совесть мешала нам быть такими смертоносными, какими мы могли быть на самом деле.
Мы стояли прямо за тяжелой, мощной дверью, ведущей в подземелье. Прозрачные занавеси спускались прямо к ногам. Золотые, пурпурные и серебристые ткани были ярким сюрпризом после голого каменного входа и длинной винтовой лестницы, ведущей к двери. Я стояла и смотрела на веселые занавески, не желая идти дальше. Если бы Натаниэль с Микой не расположились здесь на ночь, я могла бы развернуться, подняться по лестнице и отправиться прямо домой.
Мы все могли слышать спор между Мефистофелем и Ашером. Ашер был расстроен, что Девил или Дев — прозвище Мефистофеля — хотел спать с кем-то еще. Затем я услышала голос Келли — еще одной нашей охранницы.
— Прекратите, вы оба, все кончено, ясно? Я не хочу с ним спать, Ашер. Он твой, весь твой.
— У меня есть право спать с женщинами, — возразил Дев. — Это наше соглашение.
— Ашер, может, и согласился, что ты можешь спать с женщинами, но он причинит тебе столько горя, что ты не способен будешь это сделать.
— Келли…
— Нет, Дев, прости. Ты классный, но никто, столь милый, как ты, не достоит такого горя. Кроме того, я не переманиваю чужих мужиков, а ты, определенно, принадлежишь Ашеру или не можешь с этим смириться.
Затем я услышала голос Мефистофеля:
— Я бисексуал, а не гомосексуал, а это значит, что мне также нравятся и женщины. И я не собираюсь это менять, даже ради тебя.
— Тогда это все было ложью. — Это был голос Ашера, и в нем сквозили отчаяние и гнев, как еще горячий пепел на коже. Его голос излучал сплошь негативные эмоции, в том плане, как Жан-Клод мог излучать секс и любовь.
Мое сердце ухнуло вниз, и я почувствовала боль у себя в груди. Они называют это разбитым сердцем, но не сердце вам разбивают, скорее больше похоже, словно из груди и живота вырывают все внутренности, и вы ощущаете пустоту. Я любила Ашера, но также начинала его немного и ненавидеть. Эта неприкрытая, почти сумасшедшая ревность сводила нас всех с ума.
Драпировки рванули в стороны, и в открывшееся пространство шагнула Келли. Она была всего на несколько сантиметров выше меня, ее рыжие волосы были заплетены в высокую, тугую косу. Черные футболка и джинсы слегка резали глаз, заставляя ее выглядеть, словно она побледнела от гнева. Келли не бледнела, она краснела, когда достаточно сильно сердилась.
— Они полностью в твоем распоряжении, Анита. Не понимаю, какого черта ты миришься с их поведением, — прорычала она голосом, в котором слышался рык ее внутренней львицы.
— В сексе они действительно хороши, — сказала я, пожав плечами.
Она покачала головой, от чего длинная плотная коса пришла в движение:
— Ни в одной книжке не отыщется секрета, как заставить меня примириться с таким паршивым отношением, хоть от кого.
Я сказала единственную правду, которую знала:
— Порой любовь заставляет нас совершать глупые поступки.