— Я же говорила тебе, что никогда… В тот вечер, в летнем кино, помнишь?..
— Я тогда не понял, что ты говоришь именно об этом… Я думал, ты имеешь в виду..
— Майкл, прекрати, пожалуйста. Я чувствую себя идиоткой.
— Ну что ты, — прошептал он, коснувшись губами ее лба. — Ты самая прекрасная на свете! Ты понятия не имеешь, как много значит для меня то, что ты была… что ты никогда не была с другим мужчиной. Но почему Джин? Почему у тебя раньше не было мужчин?
Она пожала плечами.
— Я никогда не ощущала потребности в них.
— Никогда? Но ты ведь такая страстная.
— Видимо, я никогда не встречала того, кто вызвал бы у меня эту страсть.
Майкл испустил долгий вздох.
— Ну, а теперь он у тебя есть, и, прежде чем пройдет ночь, ты почувствуешь это еще и еще. — Голос его опустился до тихого шепота. — Я люблю тебя. Джин, безумно люблю.
Услышав это, она напряглась и оцепенела.
— Не говори этого! — воскликнула она. — И, видя, как Майкл удивлен, понизила голос: — Не говори мне этого.
— Ты не веришь мне?
— Нет. — Закрыв глаза, она покачала головой. — Не говори, пожалуйста.
Какой-то внутренний голос шептал ему, что не надо спорить, что лучше подождать, пока она сама успокоится. Причины, видимо, были в ее прошлом и, в конце концов, привели ее к тому, что до сего дня ни одному мужчине не позволяла она приближаться к себе.
Как она сказала? Не ощущала потребности? Наверное, она смотрела на этот акт как на чисто физический. И не может признать, что за ним кроется нечто глубоко духовное. Слияние тел и душ… По крайней мере, в их взаимоотношениях.
— Неужели это так неприятно слушать? — мягко настаивал он.
Голос его омыл ее, словно теплая волна, и Джин пришлось призвать на помощь всю свою твердость, чтобы возразить. Отвернувшись, она свернулась калачиком.
— Я не хочу говорить об этом.
— Но ты же видишь, что любовь существует. Неужели это так ужасно… что я люблю тебя?
— Любовь вещь непрочная, болезненная. Она не бывает долгой.
— Ты говоришь о своих родителях, но это не всегда так.
— Я говорю о тех бесчисленных людях, которых встречала за свою жизнь. Все они думали, что любят друг друга, а потом обнаруживалось, что ошибались.
— Я не прошу у тебя никаких обязательств, Вирджиния, просто хочу, чтобы ты знала, что я чувствую. Я понял это уже давно и должен был бы сказать тебе раньше.
— Да, конечно.
— И тогда бы ты не позволила случиться тому, что произошло сегодня?
— Я бы никогда не позволила случиться многому из того, что произошло сегодня. Я не могу любить взаимно. Разве ты этого не видишь?
— Не можешь? Или не будешь?
— Какая разница?
— Для меня большая. Не можешь — это что-то необратимое. Не будешь — это означает, что у меня еще есть шанс.
— У тебя нет шанса.
Сидя рядом с ней, он сказал твердым голосом:
— Я в это не верю.
— Но это так!
— Вовсе нет. — Когда Майкл положил ей руку на плечо, она отшатнулась. Он рванулся вперед, повалив ее на спину — Ты можешь обидеть других мужчин такими речами, но не меня.
— Мне никогда не приходилось говорить это другим.
— Что тоже свидетельствует в мою пользу.
— Ты никогда не позволяла ни одному мужчине коснуться тебя, но мне позволила. Тебе не кажется, что это говорит о твоем неравнодушии ко мне?
Джин вырвала свои руки и зажала им уши, отчаянно пытаясь заглушить его слова. Она не хотела слышать их, не хотела даже думать о них.
— Черт побери, — нахмурился он, — напрасно ты зажимаешь свои хорошенькие маленькие ушки. Ты можешь, конечно, уехать сейчас домой и лечь в свою одинокую постель, но ты никогда не сможешь забыть того, что произошло с нами.
— Я найду, чем отвлечься.
— С другим мужчиной? Кого ты пытаешься обмануть? Я всегда чувствовал, что в тебе есть что-то чистое и наивное. Ни за что не поверю в это! До сих пор никому не удалось тебя увлечь. А я это сделал.
Крохотная слезинка выкатилась из-под ее сжатых век, потом другая.
— Не плачь, дорогая. Я не хотел тебя обидеть.
Всхлипнув, Джин отвернула голову на подушке.
— Это было так прекрасно видеть тебя каждый день… И то, что случилось сегодня… Я хотела этого. Но я не могу… Я не хочу… думать…
— Успокойся, — быстро зашептал Майкл. — Все будет хорошо. — Он привлек ее к себе, заключив в объятия и прижав мокрую щеку к своей груди. — Мы не будем думать. Мы просто будем продолжать делать то, что мы делали. Я могу подождать. Я тебе говорил, я ведь терпеливый, ты знаешь.
Джин сама не понимала, что с ней творится, но не могла перестать плакать.
— Когда ты плакала в последний раз? — тихо спросил он.
— Я… не помню.
— Вот видишь. — Когда она попыталась отстраниться, Майкл остановил ее. — Тихо. Я больше ничего не скажу. Просто расслабься.
Он поглаживал ее по спине, ласково успокаивая, и понемногу ему это удалось. Наклонившись, он поцеловал теплый затылок.
— Майкл… — начала она, желая сказать ему что-то, но сама не зная что.
— Молчи. Молчи и помни только о том, как хорошо нам было только что. Тебе ведь понравилось? — Она кивнула. — И это только начало. Первый раз для женщины самый трудный. Если ты получила удовольствие в первый раз, то что же будет потом…
— Правда? — робко спросила она. — Я думала, что с моей неопытностью у меня ничего не получится. Я делала все… правильно?
— Конечно, — подхватил он. — Ты делала все как надо. Ведь ты очень страстная женщина. И ты, прежде всего, хотела подарить радость мне.
Он хотел сказать, что ею руководила любовь, но не осмелился. Невинность и страстность составляли в ней фантастическую комбинацию. Тут нужна была большая осторожность.
— А у тебя много было… женщин? — спросила она.
— Только одна, моя бывшая жена.
— А с ней было хорошо?
— Сам не знаю. Я тоже был неопытен. Нам было по семнадцать. Мы много намучились, прежде чем у нас что-то получилось, — очень уж глупые и неумелые мы были.
Джин рассмеялась. Это не был ее прежний задорный смех, но все же она смеялась.
— Не могу представить тебя неумелым.
— А как, по-твоему, я научился?
— Я могу представить какую-нибудь роковую женщину, немного старше тебя, но плененную твоей юношеской красотой. — Она откинула голову назад и снова улыбнулась. — Женщину лет тридцати, которая жаждала твоей близости и сумела заманить тебя на атласную софу в знойный августовский день.