Мы прошли с Горднером в кабинет, уселись в кресла перед пылающим камином, помолчали. По Эриху было видно, что он хочет что-то сказать, но никак не соберется с духом. Я тоже молчал. А о чем спрашивать: очень было больно, когда пытали? Наконец Эрих решился:
– Знаешь, Артуа, я не…
Я успел вскинуть руку ладонью вперед: молчи, ни слова! Ты жив, и надо ли объяснять что-либо еще? Все мы обычные люди в большей степени, чем сами об этом думаем, так что лучше промолчи. Пусть все останется как есть.
Я вот что тут было успел подумать – Доренсу нужна легенда.
Не знаю, как сложится дальнейшая судьба Доренса. Возможно, когда-нибудь его попросту не станет. Кому-нибудь из будущих правителей взбредет в голову, что он представляет опасность для его жизни или его власти, кто знает? Но останется легенда, легенда о питомцах Доренса – великих воинах-диверах и об их первом наставнике, который смог выдержать все пытки, а затем его выручили ученики, обменявшие его ни на кого-нибудь, а на самого короля Готома Великого. А что, на мой взгляд, очень красивая легенда.
На Земле я никак не мог понять: почему человечество постоянно между собой воюет? В конце концов, существует множество способов, с помощью которых можно решить любые проблемы, не истребляя друг друга, прикрываясь при этом всевозможными лозунгами, идеями и убеждениями. В этом мире все было предельно ясно: войны здесь происходят для того, чтобы я не мог проводить с Янианной столько времени, сколько захочу.
Ну что такое две недели? Один миг! Затем снова дела, дела, дела, и все они связаны именно с войной. Готовилось решительное наступление на западе, целью которого являлось освобождение захваченной Трабоном провинции Тосвер. От дормона вардов Тотонхорна пришло послание, в котором говорилось, что он готов выступить на нашей стороне, ударив по королевству с севера.
Оба этих события оттягивал сезон дождей, к тому времени почти закончившийся, но требовавший отсрочки еще примерно на месяц, чтобы дороги полностью пришли в нормальное состояние после почти полуторамесячного водопада, лившегося с небес. На юге объединенный флот Абдальяра и Трабона в последнее время действовал все более решительно. И уж совсем плохие вести пришли с западных границ Империи: королевство Монтарно, очевидно при поддержке того же Абдальяра либо по его указанию, объявило войну герцогству Эйсен-Гермсайндр.
Великого герцога Эйсен-Гермсайндра Жюстина II я знал неплохо. Однажды Жюстину довольно долго пришлось путешествовать в моем обществе, мною же ему и навязанном. После этого наши отношения всегда были на высоте, а после того, как я занял то место, что занимаю и поныне, к дружеским добавились еще и деловые.
Герцогство издревле являлось верным союзником Империи. Небольшая горная страна, славящаяся полезными ископаемыми и довольно развитыми технологиями, обладала еще и неплохой армией, которая помогала ей отстоять свою независимость на протяжении последних нескольких веков. Ну а в тяжелые моменты Империя всегда протягивала герцогству руку помощи. Теперь такой помощи мы ждали от Жюстина, и вдруг на тебе, ему самому бы справиться с угрозой оккупации. Словом, хоть на четыре части разорвись, по числу сторон света, куда мне необходимо было отправиться.
Когда после обмена Готома на Горднера я возвратился в Дрондер, Янианна встретила меня на удивление хорошо. Она даже не стала пенять мне за то, что я опять влез в очередную авантюру, которая могла закончиться весьма плачевно, и лишь вздохнула, посмотрев с укоризной.
Едва я успел при нашей встрече пару раз утонуть в ее глазах, как меня шумной толпой окружили ворвавшиеся в гостиную дети. Надо же, их всего трое (кто бы знал, как мы с Яной старались, чтобы в семействе было прибавление, пока, правда, безуспешно), а шуму от них действительно как от целой толпы. Помимо радости от встречи с любимым отцом был у детей и легкий меркантильный интерес, поскольку ни разу они не оставались без подарков. Вот и на этот раз без них не обошлось. Я усмехнулся, вспомнив мысль, посетившую меня в Сверендере: «Взять, что ли, у короля Готома автограф для маленького Конрада?» Как бы там ни было, король Трабона – полководец незаурядный, а Конрад спит и видит себя во главе огромной армии, побеждающей все и вся на своем пути. Затем я решил, что модель боевого корабля, выполненного с удивительной реалистичностью, ему понравится больше.
Для Янианны я сам как подарок, но сюрприз нашелся и для нее, причем какой! Его даже не пришлось тащить через пол-Империи, он был изготовлен в дне пути от Дрондера, в Стенборо. Там наконец-то удалось собрать действующую модель граммофона. Вернее, изготовить-то его удалось относительно давно, но на то, чтобы добиться от него удовлетворяющего меня звучания, понадобился чуть ли не трехлетний срок.
Наконец я решил, что сделать звук лучше уже не удастся и, заставив его создателей поклясться самой страшной клятвой о неразглашении, отложил его демонстрацию на тот случай, когда придется серьезно оправдываться перед женой. В принципе ничего сложного в его конструкции нет, и даже удивительно, что в моем мире граммофон появился не на пару веков раньше, как произошло это здесь. Отличие его от патефона заключается в том, что в последнем случае раструб спрятан внутрь корпуса. Я решил этого не делать, тем более когда под рукой есть такой замечательный человек, как Альбрехт Гростар. Я тайком продемонстрировал Альбрехту чудесный механизм, в очередной раз поразив его до самой глубины души, пообещал следующий экземпляр изготовить для него лично, тоже взял с него слово о сохранении строжайшей тайны и поручил сделать раструб достойным того, что выходит из его рук. В общем, расписать его красиво.
Так и лежал граммофон в ожидании того, что ему придется загладить очередную мою вину перед любимой. Как оказалось, после возвращения из Сверендера вины за мной не нашлось, но и терпения на большее у меня уже не хватило.
Яна была поражена не меньше Гростара. Еще бы, не какая-нибудь тривиальная музыкальная шкатулка, а устройство, из раструба которого помимо музыки доносится еще и человеческий голос. Это меня звучание до сих пор заставляло недовольно морщиться, но ведь мне и было с чем его сравнивать.
Поначалу я хотел записать какую-нибудь песенку в своем исполнении, но, вспомнив, как однажды Янианна обмолвилась о том, что после одного случая мои песенки не слишком-то ей уже и нравятся, отказался. Взамен этого записали тенора из оперного театра в аккомпанементе скрипача Эрариа.
Затем мне пришла в голову поистине гениальная идея, такое иногда бывает даже со мной: отправить Готому звуковое письмо от Янианны.
Я сидел в кресле, глядя на то, как Яна что-то наговаривает в рекордер на незнакомом мне языке, и старательно прятал в себе улыбку, которая так и пыталась вырваться наружу.
«Милая, это же не видео, – думал я, глядя на принаряженную будто бы к особому случаю Янианну. – Король Готом все равно не увидит, во что ты была одета и как к лицу тебе это новое платье и эта прическа».
Языка, на котором она наговаривала письмо, я совершенно не знал и уж было подумал, что он какой-то особый королевский, когда промелькнувшее знакомое слово позволило мне предположить, что он тилоский. Существует такой, мертвый, как и наша латынь, и мне из него была знакома лишь парочка выражений. Я пожалел, что не знаю его, уж больно был у Янианны язвительный тон, и отошла она от рекордера весьма собой довольная. Не забыв, впрочем, посмотреться в зеркало: как она выглядела при записи?