Ее почтовый ящик уже несколько дней пустовал. Но сегодня там оказалось целых три письма. Первое было информационным листком, уведомлявшим о новой дате лекции профессора Эмерсона «Плотская страсть в „Божественной комедии“ Данте. Смертный грех и личность». Джулия пометила новую дату у себя в органайзере, приписав: «Спросить Пола, сможет ли он пойти».
Второе письмо правильнее было бы назвать письмецом. Открыв конвертик кремового цвета, Джулия, к своему удивлению, нашла там подарочную карту «Старбакса». На карточке была изображена большая горящая лампочка, а чуть ниже изящным курсивом вилась надпись: «Вы столь же светлы, Джулианна».
Перевернув карточку, Джулия увидела сумму: сто долларов. «Это же чертова пропасть кофе!» Она сразу догадалась, кто и зачем прислал ей эту карточку, и очень-очень удивилась.
Но ее удивление многократно возросло, когда она вскрыла последнее письмо — длинный узкий конверт, в каких деканат рассылал официальные сообщения… На сей раз деканат факультета итальянского языка и литературы поздравлял мисс Джулию Митчелл с получением гранта. Она прочла лишь сумму: пять тысяч долларов ежемесячно. При этом ее аспирантская стипендия сохранялась.
«О боги всех нищих аспиранток, живущих в „хоббитовых норах“, где не согласится жить уважающая себя собака… спасибо, спасибо и еще раз спасибо вам!»
У Джулии слегка подкосились ноги, и она схватилась за стойку с ящиками.
— Джулианна, вам что, плохо? — послышался сзади голос миссис Дженкинс.
Джулия закрыла ящик, добрела на стола референта и молча подала ей письмо.
— Да, я слышала эту новость. — Миссис Дженкинс дружелюбно улыбнулась. — Просто чудеса. Нашему факультету редко выделяют гранты. Далеко не каждый год. И вдруг в понедельник нам позвонили и сообщили, что некий фонд выделяет грант на ваше имя. Щедрость этого гранта, надеюсь, вы уже оценили.
Джулия кивнула. Она все еще не верила.
— Хотелось бы знать, кто же он, — сказала миссис Дженкинс.
— Вы о ком? — насторожилась Джулия.
— О человеке, чьим именем назван фонд. Разве вы не читали?
— Не успела. Это было так неожиданно.
Миссис Дженкинс развернула лист, ткнув пальцем в верхнюю часть.
— Вот, здесь указано, что грант вам установил Фонд М. П. Эмерсона. Кто же это может быть? Неужели родственник нашего профессора Эмерсона? Хотя вряд ли. Эмерсон — распространенная фамилия. Скорее всего, просто однофамилец.
Подойдя к двери своего библиотечного отсека, профессор Эмерсон увидел полоску света. К сожалению, смотровое окошечко было заклеено изнутри плотной бумагой. Пол терпеть не мог это окошечко, называя его глазком надзирателя. Чтобы Пол задержался в библиотеке допоздна, да еще в четверг? Профессор взглянул на часы. Половина одиннадцатого. Еще тридцать минут, и библиотека закроется.
Он не постучался, а тихо открыл дверь своим ключом. Увиденное застало его врасплох… На стуле уютно устроилась мисс Митчелл. Ее голова покоилась на сложенных руках, а те красиво лежали поверх клавиатуры ноутбука. Глаза Джулии были закрыты, рот — слегка приоткрыт. Щеки порозовели от сна. Ее грудь ритмично поднималась и опускалась, напоминая океанские волны, накатывающие на тихий берег. Ошеломленный профессор Эмерсон застыл в проходе. Если записать этот бесхитростный звук ее дыхания, то не надо никакого средства для релаксации. Каким наслаждением было бы снова и снова засыпать под эти звуки.
Ее ноутбук был раскрыт. Заставкой служили чередующиеся иллюстрации к какой-то книге, скорее всего детской. Кажется, книга была про животных, включая странного длинноухого белого кролика. Настолько длинноухого, что его уши свисали до самых лап. Потом Габриель услышал негромкие аккорды какой-то композиции. Музыка исходила из ноутбука. На столе лежал футляр CD-диска, где тоже был изображен кролик. Похоже, мисс Митчелл просто помешана на них.
Наверное, в ее родном доме осталась целая коллекция пасхальных кроликов. Габриель попытался представить большие и маленькие фигурки в цветной фольге. Насколько он помнил, такие кролики были в основном шоколадными и редко переживали пасхальные дни… Он вдруг спохватился, вспомнив, что так и не закрыл дверь. Габриель спешно запер ее с внутренней стороны. Представлять, как бы пришлось объясняться, если бы их сейчас увидели вдвоем, ему совсем не хотелось.
Он смотрел на мирно спящую Джулию и вовсе не собирался ее будить. Наверное, ей снилось что-то очень приятное. Это он заключил по улыбающимся губам. Габриель разыскал книгу, за которой пришел, и уже собрался тихо уйти. И тут ему на глаза попалась записная книжечка, тоже лежащая на ноутбуке.
Габриель. Мой Габриель, — прочел он на раскрытой странице.
Его имя было старательно выведено несколько раз. Оно притягивало, звучало в ушах сладостным, манящим пением сирен. Но по профессорской спине поползли мурашки, а рука, протянутая к книжечке, застыла в воздухе.
Здравый смысл советовал ему не обольщаться. Возможно, мисс Митчелл писала совсем о другом Габриеле. Не такое уж это редкое имя. У него в голове не укладывалось, что записи касались все-таки его. На клетчатых страничках Джулия называла его «мой Габриель».
Он смотрел на нее и понимал: если он сейчас останется, это все изменит. Если только он ее коснется, ему уже будет не сдержать желания. Неистового, ломающего все доводы разума желания овладеть прекрасной и чистой мисс Митчелл. Ведь она ждала его, звала его. Аромат ванили — ее любимый аромат — был разлит в жарком воздухе профессорского отсека, предназначенного совсем для других занятий.
«Мой Габриель». Он представил ее голос, произносящий его имя. Это все равно что язык любимого человека касается твоей кожи… Его воображение неслось со скоростью света, и он уже видел Джулию в своих объятиях. Укладывал на стол, раздвигал ей колени, а ее руки ерошили ему волосы, снимали свитер, развязывали галстук, расстегивали рубашку.
Его пальцы будут скользить по ее волнистым волосам, нежно гладить шею. Он дотронется до пульсирующей жилки у нее на шее и испытает странное спокойствие. Почувствует биение ее сердца, которое усилится от его прикосновения. А вдруг они настолько близки, что их сердца будут биться в унисон? Или сердца, бьющиеся в унисон, — всего лишь фантазия поэта?
Поначалу она будет робкой и стеснительной. Но он проявит деликатную настойчивость. Он спрячет губы в ее волосах и будет нашептывать ей обольстительные слова. Он скажет ей все, что она хочет услышать, и она поверит его словам. Потом его руки осторожно соскользнут с плеч и застынут возле милых округлостей ее грудей. Он будет без конца удивляться ее восприимчивости и тому, как она расцветает от его ласки.
Он будет ласкать ее так, как еще никто и никогда ее не ласкал. Постепенно она начнет откликаться. О, как она будет откликаться! Их поцелуи наполнятся внутренним огнем, готовым вырваться наружу. Их языки сплетутся в страстном танго, словно никто из них никогда прежде не целовался.