Селение возникло в неглубокой лощине, утопающее в белесом при свете луны тумане. Шапки крыш проступали сквозь него, как огромные стога, вдали виднелась колоколенка небольшой церквушки. Ближе к дороге стояло окруженное крепким тыном строение, у ворот на шесте висел пучок сена, указывавший, что это постоялый двор.
Когда Артур постучал, за оградой раздался лай собак — басистый, громкий. Молодой голос грубо прикрикнул на псов, а потом спросил: кто среди ночи беспокоит добрых христиан?
— Это лесные духи прибыли полюбоваться на твои несравненные бедра, милейшая Годит, — весело откликнулся Артур. И та, кто кричала из-за ограды почти басом, едва ли не взвизгнула сквозь смех: Артур!
— Ну кого еще мне могут подарить духи леса, как не тебя, вертопрах ты этакий! — смеясь, проговорила она, отворяя ворота и освещая прибывших светом плошки в руке.
Милдрэд только захлопала ресницами, когда Артур весело обнял эту рослую растрепанную деваху, а та прямо присосалась к его губам. Причем он отнюдь не противился, а даже сам обхватил ее, смачно целуя в губы, взлохматил рассыпавшиеся по плечам темные волосы хозяйки.
— Кого ты привел на этот раз? — Годит осветила восседавшую на лошади девушку. — Ого! — присвистнула она. — Никак ты опять влюбился, Артур!
— Бери выше, милашка Годит. Это родственница Херефорда, которую мне надо препроводить в… до самого Бристоля. Так что не распускай при ней рук, моя милая, а то девица сама скромность, ей могут и не понравиться наши простецкие манеры.
— Скромница — ха! Станут скромные барышни пускаться ночью в путь с таким плутом, как ты! А где, скажи на милость, ты оставил Недоразумение Господне и старину Метью?
Так, переговариваясь, они в обнимку отправились к дому, а Милдрэд пришлось самой спешиваться и вести лошадь на конюшню. Соловая славно пробежалась этой ночью, и Милдрэд позаботилась о ней: расседлала, вытерла мокрую спину, принесла сена, выбрав из кучи в углу охапку свежескошенного клевера. Девушка умела ухаживать за лошадьми и ловко со всем управилась, невзирая на усталость, но все же настроение ее было не из лучших. Она ворчала: что это за постоялый двор, если никто не позаботился о приезжих? И только когда вышла и увидела, что небо над лесом стало сереть в предутренней мгле, поняла, как долго они ехали: в час перед рассветом все предпочитают спать, а не шляться по дорогам или прислуживать.
Постоялый двор оказался прочным строением под высокой дерновой кровлей. Отворив дверь, Милдрэд увидела пару длинных столов, закоптелые балки и очаг, у которого хлопотала Годит. Та едва оглянулась на гостью, продолжая болтать с Артуром. Он сидел поблизости, подперев голову руками и вытянув ноги; на звук шагов Милдрэд он повернулся, его зубы блеснули в улыбке.
— А вот и ты. Садись, сейчас нас накормят зайчатиной. Пусть лорд Херефорд и не позволяет охотиться в своих лесах, но ты ведь не пожалуешься ему на славную Годит? И уж поверь, попробовать ее жареной зайчатины куда приятнее, чем хлебать обычную овсянку.
Жаркое и впрямь было отменным. Милдрэд ела с удовольствием, несмотря на неважное настроение. И чего эта огромная, как солдат, бабища так льнет к Артуру? Но юноше это как будто нравилось. Вон улыбается, болтает, чмокнул пару раз Годит в нос, измазав его жирными губами, но и сам же осторожно вытер запястьем. Смотреть противно!
— Вы поели, душенька? — спросила Годит, когда Милдрэд резко отодвинула тарелку. — Тогда на покой.
Она знаком предложила подняться с ней вверх по лестнице, откинула крышку люка и, светя плавающим в масляной плошке огоньком, повела гостью по второму этажу, вернее, чердаку, где на соломе спали, храпели, ворчали во сне какие-то постояльцы.
— Артур сказал, что вы нежная девочка, так что я положу вас, как и подобает, в отдельном покое.
Отдельным покоем оказался занавешенный дерюгой закуток в углу. Но ложе тут было широкое, покрытое овчинами. Правда, на них оказалось немало блох, и Милдрэд ворочалась и чесалась, взбрыкивала, сбрасывая овчину. Ах, спала бы она сейчас на лебяжьих перинах в Херефорде, вдыхала бы аромат лаванды, каким прокладывали постельное белье, ее бы обслуживали и ублажали. Ну а Сибиллу она могла бы игнорировать. А потом приехал бы Роджер и защитил ее. И зачем она поверила наветам Донаты, будто Роджер собирается делить ее с братом? Доната просто забитая и злая, вот и несла невесть что. Нет, Роджер не такой, он благороден, он силен. Как подобный человек может чем-то хворать?
И вдруг вспомнила, как Артур спросил: «Вы что-то узнали о нем?»
Милдрэд даже села, обхватив колени. Что бы все это значило? Спросить бы у самого Артура, да где он? И вдруг Милдрэд поняла, отчего ей так плохо и почему она не может заснуть. Вовсе не блохи и не храп постояльцев раздражали ее. Ей плохо оттого, что Артур сейчас с этой…
Но тут она услышала чью-то ругань: на кого-то наступили, Артур в ответ извинился, смеясь. Зашуршала солома под его ногами — он осторожно приблизился. У Милдрэд забилось сердце.
— Кошечка, ты спишь?
Она опять была кошечкой! Но это не повод, чтобы он заходил за занавеску.
— Сплю, — как можно более вяло отозвалась она, а сама гадала: успел ли Артур за это время с Годит? Увы, девушка была совсем несведуща в подобных вопросах.
Опять шуршала солома: Артур укладывался за занавеской, словно собирался ее охранять. Милдрэд сладко потянулась, улыбаясь в темноте. Когда Артур был рядом — ей сразу становилось хорошо. Даже блохи словно куда-то делись, и о роскошном покое она больше не жалела.
Казалось, все петухи Англии слетелись в это затерянное в Динском лесу селение — так они горланили. Но Милдрэд продолжала спать. А когда проснулась, то в первый миг даже не поняла, где она. Что это за грязный кров над ней?
Окончательно очнувшись, девушка откинула занавеску: в маленькое окошко под стрехой вливался ясный свет, и она поняла, что уже давно настал день. Когда она сошла, то увидела сквозь распахнутую дверь бродивших во дворе кур, а на пороге играл маленький котенок.
За столом сидели несколько простецкого вида постояльцев, уплетая яичницу, а маленький мальчик раскладывал на столе какие-то дощечки. К нему подошла Годит, и сразу стало ясно, что это ее сын — до того они были похожи. Но тут мальчик посмотрел на спускавшуюся Милдрэд, и его мать тоже оглянулась.
— Отдохнули, госпожа? Ну и горазды же вы спать. Уже и полдень миновал, а вы все спите. Ну да ладно, вот, выпейте.
И она налила ей в крынку желтоватого жирного молока.
— А где мой спутник? — спросила Милдрэд, возвращая посуду.
— Решил проехаться да разузнать, что и как. Но долгонько его уже нет, так что вскоре появится.
Позже, уже перекусив, Милдрэд вышла за ворота. В селении жили семьи рудокопов и углежогов: Динский лес богат на руду и уголь, люди его добывают и перепродают на рынках Херефорда или Глочестера. А вот земледелием тут почти не занимались, лишь кое-где виднелись небольшие грядки. Причем местные жители смотрелись отнюдь не бедными, некоторые даже ходили в сапогах городской выделки.