Кто заботился о нем и защищал? Старший брат. Кто помогал ему с любым поручением? Старший брат. На кого он мог положиться? На старшего брата. О ком он сам молился и переживал, когда тот был ранен? Все о нем же. О пройдохе Артуре. Который вдруг стал ему как родной.
Тогда Генрих потаенно стыдился своей привязанности к не известному никому бродяге. Теперь же понимал: в том был промысел Божий. Может, поэтому Генрих позже расспрашивал всех об Артуре, так его ждал. И скучал по нему.
И вдруг оказалось, что Артур шпион короля Стефана, который втерся к нему в доверие, хотел погубить его дело и… Что и?.. Что плохого он ему сделал? Спас, когда Генрих оказался в беде, защищал его, служил ему, сражался за него. Неужели после этого можно было настолько измениться, чтобы вредить ему? Уж не ошибается ли он насчет Артура? Может, потому и тянет время, медлит, не решаясь отдать его палачам? О, Пречистая Дева, да он же едва не велел пытать родного брата! А сейчас подумывает даже убить.
Генрих долго сидел без движения. Такое поведение для обычно неуемного и вечно занятого кучей дел Плантагенета выглядело странным. И ожидавших его охранников это озадачивало. Пару раз они пытались приблизиться, но Генрих останавливал их взмахом руки. В конце концов он начал метаться, подходил к высоким букам, бил по стволу кулаком, отходил, опять садился и впадал в задумчивость.
Знал ли Артур, кто его мать? Что он хотел сказать, когда Генрих успел зажать ему рот? Подумав, Генрих решил, что вряд ли тому известен сей факт. Этот вертопрах уже давно разгласил бы об этом повсюду. Хотя, возможно, он и не так прост. Вон, хорошо знающий его Херефорд уверяет, что Артур особенный. И похоже, так оно и есть. Подумать только, ему удалось похитить самого Честера из его логова. Надо же! Таким братом можно даже гордиться.
Генрих поразился, отметив, что думает об Артуре с восхищением. Стал убеждать себя, что просто поддался его обаянию. Да и мать говорила, что не устояла перед Гаем де Шампером, ибо тот был просто необыкновенный. И Артур таков… Но все же он хитер и смог втереться в доверие к Генриху… А если не втирался? Если он действительно такой и есть — бесшабашный, веселый, отчаянный. Артур все твердит, что потерял память. Странно. Однако странно и то, что он, некогда так влюбленный в Милдрэд Гронвудскую, даже не упомянул о ней. Неужели… и в самом деле забыл?
Но Милдрэд сейчас возлюбленная принца Юстаса. Может, это все хитрый замысел: Юстас — Милдрэд — Артур. Чего они добиваются?
Генрих потряс головой, как собака, стряхивающая с себя воду. Нет, все это бред. Элеонора уверяла, что Милдрэд вздрагивала, едва при ней упоминали английского принца. И потом чуть ли не в ногах валялась, умоляя не возвращать ее Юстасу. Почему же готовый ради саксонки на все что угодно Артур оставил ее, забыл, отдал на поругание Юстасу? Сколько он помнил Артура, тому и сам черт не брат, если ему что-то взбредет в голову.
В отчаянии Генрих сжал кулаки, и маленький золотой крестик впился ему в ладонь. Мать надела этот крестик на новорожденного сына, чтобы у него хоть что-то осталось от нее. Ибо она от него отказалась. Ради своих будущих сыновей. Ради него самого, ради Жоффруа и Гийома. И теперь судьба ее первенца в руках Генриха. Только в его воле решить, как поступить. Но сначала Артура все же надо допросить. Без пыток. Генрих не настолько бесчеловечен, чтобы сдирать кожу с парня, который одной с ним крови.
Неожиданно для самого себя он вдруг опустился на колени и принялся страстно молиться.
— Господи, всеблагой и правый! Да свершится воля Твоя! Не моя, которая так легко сбивается с пути истинного, а Твоя, единственно Твоя! Подай мне знак, Господи, на Тебя лишь уповаю.
Потом он встал и, даже не отряхнув комья мокрой земли с колен, пошел туда, где его ждали охранники. Шел неспешно, ехал тоже медленно. Приближаясь к Малмсбери, несколько раз останавливался. Раны Господни, неужели он, Генрих Плантагенет, трусит? Боится взглянуть в глаза тому, кто с ним единая плоть и кровь? Страшится узнать, что и этот брат против него?
Возможно, из-за того, что Генрих ехал так неспешно, ожидавшие его во дворе люди смогли протиснуться к нему. Пожилая монахиня в заляпанной грязью сутане даже оттолкнула пытавшегося преградить ей путь стражника.
— Милорд герцог! Ранами Господа нашего Иисуса Христа умоляю вас выслушать меня! Слезами Его Пречистой Матери заклинаю, дайте мне сказать вам то, что неимоверно важно. Не совершите ошибку, какая отвернет от вас лик самого Творца!
Она почти повисла на уздечке коня Генриха, который пятился и фыркал. Генрих с равнодушием смотрел на монахиню и как-то вяло думал, что ему сейчас не до просителей, что ему со своими бы проблемами разобраться. Но тут Генрих случайно глянул на стоявшего за ней воина в каске, и ему показалось, что он уже где-то видел этого парня с мелкими, как у девушки, чертами и россыпью веснушек. Вспомнил! Этот рыжий стоял подле Артура с видом этакого гордеца, когда тот пришел получить награду за помощь в сдаче Малмсбери.
— Ты! — Плантагенет указал на него рукой. — Ты — человек Артура!
Но рыжего тут же заслонил огромный монах.
— Выслушайте преподобную Бенедикту, милорд. Ибо мы прибыли издалека и в страшной спешке. И матушка Бенедикта может вернуть вам то, из-за чего арестовали Артура Фиц Гая.
Артур Фиц Гай! Генрих вздрогнул. Ему показалось, что само Небо посылает ему знак. Как он того и просил.
Он спешился и предложил усталой настоятельнице руку.
— Идемте, преподобная мать. Думаю, мне не грех будет выслушать вас.
Он не стал возражать, когда веснушчатый солдат и огромный монах двинулись за ними следом.
В Малмсбери Генрих занял покои сбежавшего Геривея Бритто. Его расположили тут со всеми удобствами, хотя Генрих был непритязателен в быту. Сейчас же он раскинулся в большом кресле графа Уилтширского, смотрел на плясавшие в камине языки пламени и думал о том, что узнал. Порой он поглядывал на валявшийся на ковре перед камином футляр со списком признавших его вельмож. Подумалось, что теперь он, по сути, уже не нужен. Генрих толкнул его носком сапога, тот перевернулся, и стали заметны следы крови на нем. Крови убитого рыцаря-госпитальера, который до последнего старался исполнить свой долг. Пока все, что поведали ему Рис и брат Метью о происшедшем в корнуоллских пустошах, походило на правду. И это как раз было то, что никак не мог вспомнить Артур, — его попытка выдать себя за рыцаря и отличиться на лондонском турнире. Так он и стал Артуром ле Бретоном. Гм. Отчаянный шаг. И рыцарь Гай не отговорил парня. Хорошо уже то, что Гай успел передать свиток настоятельнице Бенедикте, и это окончательно снимало с Артура подозрение, что он шпион Стефана. А еще Генрих обратил внимание на причастность к этому делу его дядюшки Реджинальда Корнуоллского. Похоже, тот пытался затеять собственную игру. Но теперь уже поздно упрекать его, ибо в эту кампанию граф Корнуолл едва ли не первый явился к нему и теперь всячески рвется выслужиться. Ладно, он сейчас добрый и не станет казнить собственную родню. Он уже принял решение.