— Что именно делает Горация странным? То есть я хочу сказать, помимо его одежды.
— Он видит пророческие сны. Время от времени ему снятся кошмары, которые имеют тревожную тенденцию сбываться.
— И часто они ему снятся?
— Спроси у него сам.
Но Гораций был не настроен отвечать на мои вопросы, и мне пришлось отложить попытки что-либо узнать на неопределенное время.
Когда мы вошли в поселок, я накинул одно полотенце себе на плечи, а второе обвязал вокруг пояса. Хотя это и не было пророчеством в полном смысле слова, кое в чем Гораций оказался прав: меня никто не узнавал. Шагая по главной улице, мы, конечно, привлекали к себе косые взгляды, но нас никто не беспокоил. В какой-то момент пришлось миновать толстяка, устроившего из-за меня такой переполох в баре. Он набивал трубку, стоя возле табачной лавки, и разглагольствовал о политике, пытаясь заигрывать с женщиной, которую его речи явно не интересовали. Проходя мимо, я невольно уставился на него. Мы встретились взглядами, но в его глазах не промелькнуло и намека на то, что он когда-то видел меня.
Было похоже, что кто-то нажал на кнопку «повтор», наблюдая за жизнью поселка. Я то и дело обращал внимание на то, что уже видел вчера. Тот же фургон бешено промчался по улице, взрывая задними колесами гравий, те же женщины собрались у колодца, тот же рыбак смолил днище лодки, ничуть не продвинувшись в своей работе по сравнению со вчерашним днем. Я не удивился бы, если бы увидел себя самого, мчащегося по улице и преследуемого пьяной толпой из паба. Но, видимо, временные петли были устроены несколько иначе.
— А вы, должно быть, знаете очень многое из того, что здесь происходит, — обратился я к своим спутникам. — Взять хотя бы вчерашний день с самолетами и той повозкой.
— Кто знает все, так это Миллард.
— Верно, — согласился тот. — Более того, я занят составлением самой исчерпывающей в мире хроники одного дня из жизни этого городка. Речь идет о поминутном описании действий всех ста пятидесяти девяти людей и трехсот тридцати двух животных, обитающих на Кэрнхолме. Я также записываю все разговоры людей и все звуки, издаваемые зверушками.
— Это невероятно! — воскликнул я.
— Вынужден согласиться, — ответил он. — Всего за двадцать семь лет я «обработал» половину животных и почти всех людей.
От удивления я даже рот открыл.
— Двадцать семь лет?
— Он потратил три года только на свиней! — вмешался Хью. — Представь себе, три года день за днем записывать, чем занимаются свиньи! «Вот эта свинья обронила кучу говна в виде печенюшек! А вон та сказала „хрю-хрю“ и заснула в куче навоза!»
— Подобные заметки — основа данного процесса, — терпеливо пояснил Миллард. — Но я понимаю твою зависть, Хью. Моя работа обещает стать беспрецедентным достижением в истории мировой науки.
— Только не задирай нос, — оборвала его Эмма. — Она также обещает стать беспрецедентным достижением в истории занудства. Это самое нудное исследование в мире!
Вместо того чтобы спорить с ней, Миллард принялся оглашать события за мгновение до того, как они происходили на самом деле.
— Миссис Хиггинс сейчас закашляется, — говорил он, и тут же встречная женщина зашлась в приступе кашля, бухыкая так сильно, что у нее покраснело лицо. Или: — Вон тот рыбак сейчас начнет причитать, как трудно ловить рыбу в военное время. — Секунду спустя мужчина, стоявший, опершись на повозку с сетями, обернулся к другому рыбаку и произнес: «Под водой столько лодок, что уже невозможно спокойно проверить сети!»
Это действительно произвело на меня впечатление, о чем я не преминул сообщить Милларду.
— Я рад, что хоть кто-то смог оценить мою работу, — отозвался он.
Мы прошли вдоль бухты, в которой кипела работа, и доков. Извивающаяся по скалистому берегу тропинка привела нас к песчаному пляжу. Мы, мальчишки, разделись до трусов (все, кроме Горация, согласившегося снять только туфли и галстук), а девушки уединились за камнями, чтобы переодеться в скромные старомодные купальные костюмы. Потом мы все забрались в воду, где Эмма и Бронвин принялись плавать наперегонки, а все остальные просто плескались и развлекались, как могли. Выбившись из сил, мы выбрались на берег и уснули. Когда солнце напекло нам спины, мы снова прыгнули в воду. Замерзнув в прохладном море, мы выползли на сушу, и так продолжалось, пока наши тени не начали удлиняться и не протянулись через полбухты.
У этих ребят было множество вопросов ко мне. Вдали от мисс Сапсан я мог отвечать на них совершенно откровенно. Каков мой мир? Что едят и пьют люди будущего? Как они одеваются? Когда наука победит болезни и смерть? Они жили в полном благоденствии, но им отчаянно не хватало новых лиц и новых историй. Я рассказал им все, что смог, выискивая в памяти интересные факты из истории двадцатого века, втиснутые туда моей учительницей миссис Джонстон. Высадка на Луну! Берлинская стена! Вьетнам! К сожалению, мои знания были далеко не исчерпывающими.
Больше всего их воображение поразили технологии моего времени и наши стандарты жизни. В домах установлены системы кондиционирования воздуха! Они слышали о телевидении, но никогда не видели телевизора, и потому их шокировало то, что в моей семье почти в каждой комнате стоит ящик с изображением и звуком. Воздушные путешествия были для нас так же привычны, как для них поездки на поезде. Наши армии могли сражаться при помощи дистанционно управляемых беспилотных самолетов. Мы носили с собой телефоны-компьютеры, свободно умещающиеся в кармане. И хотя мой собственный телефон в их петле времени не работал (видимо, как и все остальные электронные устройства), я извлек его из кармана, чтобы показать им его обтекаемый корпус и зеркально гладкий монитор.
Солнце клонилось к закату, когда мы наконец двинулись в обратный путь. Эмма не отходила от меня ни на шаг, и ее рука то и дело как будто случайно касалась моей. Проходя мимо яблони на окраине поселка, она попыталась сорвать яблоко, но, даже привстав на цыпочки, не дотянулась до плодов. Поэтому я поступил, как настоящий джентльмен: обхватив ее за талию, приподнял вверх, изо всех сил стараясь не кряхтеть и любуясь ее протянутыми ввысь белыми руками и сверкающими на солнце влажными волосами. Когда я поставил ее на землю, она легонько поцеловала меня в щеку и протянула мне яблоко.
— Ты это заслужил, — улыбнулась она.
— Яблоко или поцелуй?
Она рассмеялась и побежала догонять остальных. Я не знал, как называется то, что между нами происходит, но мне это нравилось. Нас объединяло какое-то глуповатое и хрупкое, но очень доброе чувство. Я положил яблоко в карман и бросился вдогонку за своими новыми друзьями.
Когда мы подошли к болоту и я сказал, что мне пора домой, Эмма демонстративно надула губы.
— По крайней мере позволь мне тебя проводить, — с глубоким вздохом произнесла она.
Мы помахали остальным и направились к кургану. Я изо всех сил пытался запомнить, куда она ставит ноги.