— Мы должны спрятаться! — задыхаясь, прохрипел я.
Пожалуйста, пусть это существо окажется тупым, — молился я, пока мы бежали к строению. — Пожалуйста, пожалуйста, пусть оно окажется тупым. Мы сделали большой круг, рассчитывая заскочить в хижину незамеченными.
— Погоди! — крикнула Эмма, когда мы подошли к домику с обратной стороны.
Она выхватила из-за пазухи марлю, которую дал ей Енох, и быстро обвязала ее вокруг поднятого с земли камня, изготовив некое подобие пращи. Затем подержала ее в руках, пока та не занялась, и отшвырнула в сторону, подальше от нас. Камень, тускло мерцая, пролетел по воздуху и погрузился в трясину в стороне от тропинки.
— Ложный след, — пояснила она.
Мы повернулись и доверили себя благословенной темноте лачуги.
* * *
Проскользнув мимо повисшей на одной петле двери, мы шагнули в темноту. Когда наши ноги с тошнотворным чавканьем погрузились в запашистое море навоза, я наконец понял, куда мы попали.
— Где мы? — прошептала Эмма.
Шумный вздох какого-то животного заставил нас обоих вздрогнуть от неожиданности. Хижина была заполнена овцами, так же, как и мы, укрывшимися от опасности, угрожающей им в ночи. Привыкнув к темноте, мы увидели, что со всех сторон на нас смотрят тускло поблескивающие глаза, десятки глаз.
— Это то, что я думаю? — шепотом поинтересовалась Эмма, осторожно приподнимая одну ногу.
— Не думай об этом вообще, — ответил я. — Пошли, нам надо отойти подальше от этой двери.
Я взял ее за руку и повел вглубь домика. Мы с трудом пробирались сквозь лабиринт робких, шарахающихся от малейшего прикосновения животных. Пройдя по узкому коридору, мы вошли в комнату с одним высоким окном и уцелевшей дверью, чем не могли похвастать все остальные помещения. Мы забились в самый дальний угол, опустились на колени, скрывшись за неспокойной стеной овец, и замерли в ожидании.
Мы пытались миновать навоз, но на самом деле выхода у нас не было. Постепенно я начал различать в темноте очертания ящиков и коробок, составленных в углу, а также ржавых инструментов, висящих на стене позади нас. Я присмотрелся, пытаясь найти что-нибудь достаточно острое для того, чтобы послужить в качестве оружия. Увидев что-то, напоминающее огромные ножницы, я приподнялся.
— Собрался стричь овец? — поинтересовалась Эмма.
— Это лучше, чем ничего.
Как раз в тот момент, когда я снимал ножницы со стены, из-за окна послышался какой-то звук. Овцы встревоженно заблеяли, и тут в лишенное стекол окно проник длинный черный язык. Я опустился на пол, стараясь производить как можно меньше шума. Эмма зажала рот рукой, чтобы заглушить звук собственного дыхания.
Напоминая перископ, язык обшаривал комнату, как будто ощупывая воздух. К счастью, мы укрылись в самой вонючей комнате на острове. Весь этот овечий аромат, видимо, замаскировал наш запах, потому что спустя минуту язык исчез, и мы услышали звук удаляющихся шагов.
Эмма отняла руку ото рта и судорожно вздохнула.
— Кажется, оно проглотило наживку, — прошептала она.
— Я хочу, чтобы ты знала, — заговорил я, — если мы выкарабкаемся, я остаюсь.
Она схватила меня за руку.
— Ты это серьезно?
— После того, что произошло, я не могу вернуться. Если я хоть чем-то могу быть полезен, я обязан вам помочь. До моего появления вы были в полной безопасности.
— Если мы выкарабкаемся, то я ни о чем не жалею, — прошептала она, прислоняясь к моему плечу.
И тут какой-то непостижимый магнит потянул мою голову к лицу Эммы. Но когда наши губы уже должны были соприкоснуться, тишину взорвали перепуганные овечьи вопли, доносящиеся из соседней комнаты. Мы резко отстранились друг от друга. Жуткий шум привел овец вокруг нас в отчаянное движение. Толкаясь и блея, они прижали нас к стене.
Это чудовище оказалось умнее, чем я думал.
Мы услышали, как оно приближается к нам, расталкивая овец на своем пути. Если у нас и была возможность убежать, то мы ее упустили. Поэтому, вжавшись в смрадный пол, мы молились, чтобы пустота нас не заметила.
Вдруг я почувствовал запах, еще более тошнотворный, чем царящая в домике вонь. Он доносился из входа в комнату. Овцы попятились от двери и сбились в кучу, как стая рыб, прижав нас к стене так сильно, что нам трудно было дышать. Мы схватились друг за друга и затаили дыхание, опасаясь издать хоть малейший звук. Пауза показалась нам невыносимо долгой. Мы не слышали ничего, кроме блеяния овец и топота их копыт. Затем раздался хриплый крик, внезапный и отчаянный, и так же внезапно оборвался с омерзительным хрустом ломаемых костей. Мне не надо было поднимать голову, чтобы узнать — это существо только что разорвало овцу.
Начался хаос. Насмерть перепуганные животные толкались и отшвыривали нас к стене столько раз, что у меня все поплыло перед глазами. Пустота издала душераздирающий вопль и начала одну за другой поднимать овец к своим слюнявым челюстям, вгрызаясь в каждую всего один раз и отбрасывая ее в сторону, подобно прожорливому королю на средневековом пиру. Существо проделывало это снова и снова, убийствами прокладывая дорогу к нам. Меня парализовал ужас. Поэтому я не вполне могу объяснить то, что произошло вслед за этим.
Все мои инстинкты требовали, чтобы я прятался до последнего, еще глубже зарывшись в навоз. Но внезапно мое сознание пронзила ясная и четкая мысль — я не допущу, чтобы мы умерли в этом дерьме. Я толкнул Эмму за самую большую овцу, которую только увидел, и рванулся к выходу.
Дверь находилась в десяти футах от меня и была закрыта, а между мной и ею колыхалось море обезумевших от страха животных, но я как заправский лайнбэкер упрямо прокладывал себе путь вперед. Врезавшись в дверь плечом, я распахнул ее и с криком: «Иди сюда, урод! Попробуй меня поймать!» — выкатился под дождь.
Я знал, что мне удалось привлечь его внимание, потому что оно издало жуткий вой, и овцы ринулись из дома вслед за мной. Я вскочил на ноги и, убедившись, что оно охотится за мной, а не за Эммой, помчался к болоту.
Я чувствовал его у себя за спиной. Я мог бы бежать и быстрее, но у меня в руках все еще были ножницы. Я не мог заставить себя с ними расстаться. А потом земля под ногами начала зыбко проседать, и я понял, что выбежал на болото.
Дважды пустота подбиралась так близко, что ее языки хлестали меня по спине. Но каждый раз, когда я был уверен, что один из них вот-вот захлестнется вокруг моей шеи и оторвет мне голову, она спотыкалась и отставала. Единственной причиной, по которой я добежал до кургана с головой на плечах, было то, что я совершенно точно знал, куда ставить ноги. Благодаря Эмме я оказался способен промчаться по скрытой в болоте тропе даже в такую сумасшедшую безлунную ночь.
Я вскарабкался на земляное возвышение, рванулся к каменному входу и нырнул в туннель. Внутри было темно, хоть глаз выколи, но это не имело значения, — чтобы оказаться в безопасности, мне было необходимо добраться до последней пещеры. Дабы не терять времени, я даже не стал подниматься на ноги и продолжал ползти на четвереньках. Я проделал уже половину пути, и у меня зародилась робкая надежда, что все обойдется, как вдруг почувствовал, что дальше ползти не могу, — один из языков обвил мою лодыжку.