Book.

– А ловко она нас! – вдруг произнес Севка. – Она и правда умная!

– Но ведь плохая?! – то ли спросила, то ли возразила Маша.

Мишка заворочался на своем мате, и Антохе показалось, что этот увалень собирается поспорить.

– Ничего не плохая! – сказал он. – То есть… откуда мы знаем, что она плохая?

– Если вдуматься… у-а-а-ау… – зевнул Севка, – только из сказок.

– Ну, – усмехнулся Антон, – чего все эти сказки стоят, мы сегодня убедились. Думали, что убьем Кощея, а вышло все ровно наоборот. Может, с ним… с ней вообще все наоборот?

Вопрос повис в вязкой тишине. Довольно долго никто не решался на него ответить.

– То есть она хорошая? – уточнила Маша. – А Перун плохой?

– Может, и хорошая… – Антоху стали раздражать все эти разговоры. – А может, и не очень… Но не плохая! Она… нормальная! Просто они поругались с Перуном. Отсюда и все сказки взялись.

Из темноты не раздалось ни звука, и Антон понял, что его не поняли.

– Ну вот я – хороший? – спросил он неизвестно кого.

– Хороший, – ответила Маша.

– А Лёля?

– И Лёля, – согласился Севка.

– Но мы поругались. Хотя оба хорошие… нормальные. Может, у Перуна с Паляндрой то же самое случилось? Только они разругались сильно. Вдрызг. Перун Паляндру посадил на цепь и всем приказал рассказывать, что она плохая…

Ему опять никто не ответил, и Антоха решил больше не разоряться перед темным спортзалом.

– Ладно, – сказал он. – Давайте спать.

– Давно пора… – пробормотал Мишка.

* * *

Антоха почти не удивился, что сон поджидает его в том же самом месте, где подкараулил днем.

Он снова стоял напротив резного столба. Рядом – верный волк. По другую сторону столба – кто-то невидимый.

Но добавились и новые персонажи. Они окружали столб редким полукольцом: большой косматый медведь, тихая женщина с ласковым лицом и двое в серых плащах, мужчина и женщина. Эти двое неслышно переговаривались между собой, показывая то на Антоху с волком, то на того, кто стоял с обратной стороны столба. Антон нахмурился – ему не понравилось, что эта парочка ведет себя слишком свободно, обсуждает что-то в его присутствии, да еще и не вслух. Он хотел прикрикнуть на них, но вдруг понял, что женщина – это Маша, а мужчина – Севка. И плащи у них не серые, а неопределенного цвета. Возможно, они были когда-то черными, а потом выцвели. А может быть, наоборот, белыми, но посерели от дорожной пыли.

Антоха разозлился еще больше. Зачем выряжаться не пойми во что, да еще и прикидываться какими-то взрослыми странниками? Он открыл рот, чтобы окликнуть Машу и Севку, но услышал вместо слов волчий вой. Антон сердито глянул на своего волка – зачем воешь под руку? Но волк точно так же вопросительно смотрел на него.

Антоха понял, что воет кто-то другой.

Кто-то не из сна.

Он моргнул и сообразил, что уже несколько секунд не спит, пытаясь разобраться, что это за вой.

Выли в коридоре. Там, где в темноте прятались Люба и Лёля. Антон, наверное, все-таки не до конца проснулся, потому что бросился на звук, даже не разбудив никого. В этом полубессознательном состоянии Антоха несся, точно угадывая, куда поворачивать, хотя откуда он это знал – и сам бы не сказал.

Так толком и не проснувшись, он выскочил в рекреацию третьего этажа и заорал:

– Отставить!

И только тут он пришел в себя окончательно.

Почти всю рекреацию заполняли волки. Большие, серые, пахнущие сыростью и свежим мясом, они стояли в несколько рядов, направив морды на что-то в углу, у окна. Это были не большие собаки, а именно волки, хвосты их не двигались, а свисали вниз большими лохматыми каплями. Услышав приказ Антохи, волки стали разворачиваться к нему, образуя что-то вроде коридора. В конце коридора обнаружились Люба и Лёля. Даже в темноте было заметно, что обе девочки белые как снег.

Антон перепугался и от этого разозлился.

– А ну пошли вон! – прорычал он голосом, от которого самому стало неуютно.

Из глубины стаи выдвинулся здоровенный пегий волчара. Он подошел к Антону на расстояние вытянутой руки и, с трудом ворочая челюстями, прошамкал:

– Нам их обещали, Волков…

Слова давались ему с трудом, получилось что-то вроде «Кхнам их обустшали, Волкхов…», но Антон прекрасно все разобрал.

– Пошли вон, я сказал! – он снова включил тот жуткий тембр, который шел откуда-то от желудка.

Волкам это не понравилось. Они наклонили головы и приобнажили клыки. Чуть-чуть, но когда на тебя «чуть-чуть» скалится целая стая, это впечатляет.

Антон слишком боялся за девчонок, чтобы еще бояться за себя. Он тоже оскалился. И вдруг ощутил, что чуть сзади, за правым коленом как будто бы появился его волк из сна. И стая это почувствовала. Волки нехотя убрали клыки – как будто мечи в ножны – и пошли на Антоху. Он стоял не двигаясь, точно зная, что никто на него не бросится, даже со спины. По крайней мере, пока за правым коленом стоит его невидимый напарник.

Последним шел пегий волк. Он на прощание опять показал зубы – то ли огрызнулся, то ли улыбнулся – и прокашлял:

– Пракшчай, Волкхов…

Стая с мягким топотом спустилась на этаж ниже и вдруг словно перестала существовать. Антон, как ни напрягался, не мог больше уловить ни одного звука, ни одного шага. Только вопросительный взгляд в спину – это его волк спрашивал, нужен ли он еще.

– Иди, – сказал Антон, – спасибо.

Волк исчез. Только после этого Антоха позволил себе подойти к девчонкам.

– Они ничего бы нам не сделали, – сказала Люба деревянным голосом. – Они просто хотели нас напугать.

Лёля ничего не ответила – ее зубы отбивали чечетку.

* * *

Когда Столовой увидел Лёлю, сразу бросился готовить какое-то снадобье. Люба, которая уже почти приобрела нормальный цвет лица, напросилась в помощницы к Столовому, и тот даже не стал отказываться.

Антон остался один на один с Лёлей. Ему очень захотелось крепко обнять ее и не отпускать, пока не успокоится. Но он представил, как это будет выглядеть со стороны, и сдержался.

Ограничился тем, что принес из кухни стакан теплого компота. Лёля судорожно выпила его и стала приходить в себя.

– Спасибо, – произнесла она. – Но Люба права. Если бы они хотели нам что-то сделать, то давно бы…

Лёля замолчала, как будто воздух в ней кончился. Антон сбегал еще за компотом.

– Ты совсем их не боялся, – сказала Лёля, одолев второй стакан.