— О чем они говорят?
Сам Он в местном языке был не силен.
В эти дни Он оживал, меньше тратил времени на валяние глыб, больше внимания уделял выездке Глагола, часто шутил, и даже Его сексуальная активность в эти дни возрастала.
Но все кончалось одним и тем же. Закопав одного старика, заглотчики ставили на его место другого, еще старее, и все шло своим чередом.
Последний всплеск надежды был у Батюшки, когда на смену немощным старикам пришел, наконец, вождь молодой и здоровый, с двумя высшими образованиями. Комментаторы по гляделке наперебой нового восхваляли, что умный и остроумный, костюмы заказывает только в фирме Диор, читает в подлиннике Вольтера и тайком в церковь ходит. Этому-то вождю направил Батюшка секретное послание с указанием коммунистическую партию распустить и восстановить в России традиционную для нее монархическую форму правления.
Ответа он не получил, и вскоре стало ясно, что журналисты нового вождя сильно перехвалили. Костюмы от Диора он носит, но в церковь ходит навряд ли, а в подлиннике читает исключительно Ленина.
Убедившись в этом, велел Батюшка выкинуть гляделку в мусор, перестал даже спрашивать, что там, в Москве деется и вернулся к неизбывному своему труду.
С этого периода замечает Степанида в настроениях Батюшки перелом. Он и дальше громоздил свои глыбы, но все с большим трудом и с меньшим желанием. Да и память стала слабеть, и с заучиванием пословиц дело шло все хуже и туже: шесть новых пословиц выучит, восемь старых забудет. Иногда к случаю хочется какую-нибудь пословицу ввернуть, наморщит лоб, пальцами щелкает, ан нет, не припоминается. Хорошо еще, если есть Зильберович поблизости, а без Зильберовича беда, да и только.
На коня Батюшка взбирался все реже, а потом эти репетиции вовсе сошли на нет, и совсем скучно стало в Отрадном.
Мне было больно и грустно читать донесения Степаниды, что Батюшка, теряя веру в свое предназначение, стал попивать (все чаще выгребала она из Его кабинета бутылки из-под виски и содовой). И вдруг такое письмо.
Пропажа
Катюшка, родненькая!
Пишу тебе в ужасном смятении. У нас происходит черт-те чего. Сегодня утром я проснулась чуть позже обыкновенного, и, смотрю, Тома со мной уже нет. Я подумала: ушел на конюшню. Ну ладно. Встала, прибралась, пошла клинить к Нему. Тем более, что время было, когда Он бегает. Гляжу: в спальне все застелено, как будто и не ложились, а кабинет тоже убран. На столах ни одной бумажки, не считая какого-то медицинского журнала. До завтрака время было еще много, я пошла на конюшню, спросить у Тома, не знает ли он, не случилось ли чего. Но в конюшне Тома не было. Я бы не удивилась, но там не было не только Тома, но и Глагола. Пошла искать еврейчика, у него дверь заперта, а во дворе его тоже не видно. Ну я все еще ничего такого не думала, думала, может, они все вместе поехали, допустим, к ветеринары. Хотя все было как-то чудно, поскольку ветеринар южели "Usually (англ.) — обычно." к нам приезжает сам, а если надо, то Том с еврейчиком сами могли управиться. Он такими делами не занимается.
Но я все равно ничего такого не подумала, а подумала, только когда пришла на брекфаст [18] . Когда я туда пришла, там уже сидят Жанета Григорьевна с мамашей, и обе заплаканные. Я спрашиваю, чего случилось? Говорят, ничего. Спрашиваю, где же Батюшка? Говорят, его больше нет и не будет. Умер, что ли? Смотрю, Клеопатра Казимировна как-то так дергается, отводит глаза в сторону и ничего не говорит, а Жанета Григорьевна говорит: умер. Я спросила про Тома и про еврейчика, куды они делись? Может, в морг Его повезли? На лошади? Клеопатра Казимировна обратно молчит, а Жанета Григорьевна говорит: Тома и Леопольда Григорьевича тоже больше нету. — Тоже, — спрашиваю, — умерли? — Тоже, — говорит, — умерли.
Ты себе представляешь, как я на такие слова должна реагировать и что говорить? Спрашиваю, где же находятся ихние трупы? Ничего, говорит, не спрашивай, не твое дело. Я говорю, как же это не мое дело. Это где ваш труп находится — не мое дело, а где мой труп находится, моего Тома, — это очень даже мое дело. Они ничего не отвечают, а я тоже не знаю, чего делать, то ли полицию вызвать, то ли не стоит. Если, Катюшка, это твоих рук дело, то надо было меня поставить в известность, поскольку я совсем не знаю, как быть. Жду дальнейших инструкций…
Последняя фраза выдает Степаниду с головой, она могла быть написана только в состоянии крайней спешки и волнения.
Видимо, ожидаемые инструкции Степанида получила, потому что в следующем письме она, уже и вовсе плохо подделываясь под простонародный стиль, сообщает, что последние дни перед исчезновением Батюшка ходил очень задумчивый. Много раз вызывал к себе еврейчика и Тома и, запершись в своем кабинете, подолгу с ними беседовал. Том тоже эти дни ходил сам не свой, но на вопросы Степаниды отвечал что-то невразумительное (хотя, пишет она в скобках, уж мне-то должен был все сказать).
Однажды, за несколько дней до исчезновения, Степанида, заметив, что у Батюшки свет горит необычно поздно, подкралась к его открытому окну и слышала, что он говорил по-русски с каким-то человеком, которого он называл мистер Ривкин. Она слышала только часть разговора, который показался ей в высшей степени странным, хотя только потом она догадалась, что имелось в виду.
— Я не понимаю, в чем заковыка, — говорил будто бы Сим Симыч с необычайной для него возбужденностью. — Масса лошади превышает человеческую, но надо же понимать и то, что лошадь все-таки находится на более примитивной стадии развития и организм ее гораздо проще нашего…
Стеша стала догадываться о предмете разговора, только когда, уже после исчезновения Батюшки, нашла на его столе ксерокопию статьи из научно-популярного журнала "Медикал ревью". Многие строки статьи были подчеркнуты, и на полях имелись пометки, сделанные Батюшкиной рукой. В статье сообщалось об опытах гарвардского профессора доктора Доналда Ривкина по охлаждению организмов высших млекопитающих. Там говорилось, что, как показали эти опыты, уже сейчас существует достаточно надежная методика охлаждения организмов, которые в состоянии анабиоза могут находиться сколько угодно времени (практически вечно). Говорилось и о первых опытах не только на обезьянах, но и на живых людях, которые, будучи безнадежно больны (обычно раком), согласились подвергнуться замораживанию в надежде дождаться в замороженном виде действенных средств от своей болезни.
Тут же была еще одна копия. Но не статьи, а телефонного счета за междугородний разговор, который Степанида подслушала. Этот разговор продолжался четыре с половиной часа, стоил безумных денег и, учитывая то, что Батюшка деньгами зря не сорил, был, вероятно, для него очень важен.
На этом, как сказано в книге, сообщения Степаниды прерываются. Приложенная к ним справка сухо сообщает, что, выполнив боевое задание. Герой Советского Союза майор КГБ Степанида Макаровна Зуева-Джонсон вернулась на Родину, но по дороге из аэропорта в Москву погибла в автомобильной аварии.