— Я понимаю твои чувства. Ты хотел, чтобы мальчишка остался с тобой, так?
Пеллэм кивнул.
— Я раньше тоже была оптимисткой. Но всех все равно к себе не возьмешь. Так что даже не пытайся. Только сойдешь с ума. Спасать надо тех, кого еще можно спасти — трех-, четырехлетних. Остальных списывай со счетов. Это печально, но тут ничего не поделаешь. Неподвластные нам силы. Расовые проблемы приведут Нью-Йорк к катастрофе.
— Я бы так не сказал, — возразил Пеллэм. — Работая над своим фильмом, я повидал много гнева. Но не разгневанных белых или негров. Разгневанных людей. Людей, которые не могут оплатить счета или найти хорошую работу. Вот почему они бесятся от злости.
Кэрол выразительно покачала головой.
— Нет, ты ошибаешься. Ирландцы, итальянцы, поляки, латиноамериканцы, пуэрториканцы… все они в то или другое время были презираемыми национальными меньшинствами. Но есть одно принципиальное отличие — хоть и в каютах третьего класса, но их предки сами, по своей воле приплыли в Новый Свет. Их не привезли насильно на кораблях работорговцев.
Ее слова так и не убедили Пеллэма. Однако он решил не продолжать спор. В конце концов, это ее стихия, а не его.
«Я его друг…»
Пеллэм с удивлением поймал себя на том, как сильно задела его судьба мальчишки.
— Мне приходится выслушивать так много риторики, — сердито продолжала Кэрол. — «Геттоцентризм». «Неполные семейные ячейки». Ты даже не представляешь, сколько такого бреда нам приходится слушать. Но нам не нужны заумные речи. Нам нужны те, кто отправится в трущобы и будет рядом с детьми. А это значит, что с ними надо начинать работать еще с ясельного возраста. Когда они достигают возраста Исмаила, они уже затвердевают в своих пороках, словно застывший бетон.
Она посмотрела на Пеллэма, и ее глаза, ставшие ледяными, немного оттаяли.
— Извини, извини… Бедный ты и несчастный. Еще одно нравоучение. Все дело в том, что ты посторонний. Так что ты должен проявлять определенный оптимизм.
— Уверен, что и у тебя немного осталось. В противном случае ты не смогла бы и дальше оставаться на своем месте. Заниматься тем, чем занимаешься.
— На самом деле я не думаю, что от моей работы есть какой-либо толк.
— О, местные жители с тобой не согласятся.
— Что? — рассмеялась Кэрол.
Пеллэм порылся в памяти. Всплыло имя.
— Ты знаешь Хосе Гарсию-Альвареса?
Кэрол покачала головой.
— Я снимал его для своего фильма. Не далее как на прошлой неделе. Хосе каждый день гуляет в Клинтон-парке. Делит хлеб с тысячами голубей. Он упомянул про тебя.
— Вероятно, назвал меня полоумной шлюхой.
— На самом деле он очень тебе благодарен. Ты спасла его сына.
— Я?
Пеллэм пересказал слова Хосе. Кэрол обнаружила шестнадцатилетнего мальчишку, наглотавшегося наркотиков и потерявшего сознание, в пустующем доме, который должны были вот-вот снести, чтобы расчистить место для строительства небоскреба Маккенны. Если бы она не вызвала полицию и скорую помощь, мальчишка наверняка погиб бы под ножом бульдозера.
— А, тот парень? Ну да, помню. Только, по-моему, на героический поступок это никак не тянет.
Похоже, Кэрол была смущена. Однако Пеллэм почувствовал, что к смущению примешивается некоторая доля радости. Внезапно схватив Пеллэма за руку, Кэрол остановила его перед витриной обувного магазина. Дорогие фирменные модели. Полное отсутствие покупателей. Одна пара сто́ит приблизительно столько же, сколько большинство тех, кто проходит мимо, не зарабатывает за целую неделю. Владелец рассчитывал на то, что район станет престижным. Долго магазин вряд ли продержится.
— В своей следующей жизни, — сказала Кэрол.
Пеллэм так и не смог определить, что она имела в виду: то, что сможет позволить себе изящные черные туфли на высоком каблуке, унизанные искусственными бриллиантами, или то, что влезет в платье, которое можно будет надеть с такими туфлями.
Когда они уже прошли половину пути, Кэрол вдруг спросила:
— Ты женат?
— Разведен.
— Дети?
— Нет.
— Встречаешься с кем-нибудь?
— Какое-то время у меня никого не было.
Если точнее, восемь месяцев.
Если можно назвать сладострастную ночь в занесенном снегом фургоне «встречаться с кем-нибудь».
— А ты?
Пеллэм не знал, следовало ли и ему задать этот вопрос. Не знал, хотел ли он его задавать.
— Я тоже разведена.
Они обошли зазывалу, стоявшего перед входом в магазин уцененной косметики.
— Краса-авица, не проходите мимо, мы сделаем вас еще краси-ивее!
Рассмеявшись, Кэрол вспыхнула и поспешно прошла мимо.
За следующим перекрестком она кивнула на неказистый жилой дом, похожий на тот, в котором остановился Пеллэм.
— А вот мой дом.
Она дала четвертак попрошайке, назвав его по имени. Зайдя в магазин полуфабрикатов, они обменялись парой слов с кассиром и прошли в зал. Показав на банку растворимого кофе и упаковку пива, Кэрол задала губами немой вопрос:
— Тебе что?
Пеллэм указал на пиво и по выражению ее лица понял, что она обрадовалась этому выбору.
Их души не слишком далекие родственники…
Квартира Кэрол находилась в соседнем подъезде. Убогая лестничная клетка со стенами, выкрашенными грязно-коричневой краской, нанесенной прямо на десятки предыдущих поколений краски. Пеллэм вслед за хозяйкой поднялся пешком наверх. Его чуткое обоняние уловило запахи старого дерева, нагретых на солнце обоев, масла и чеснока. «Еще один потенциальный факел», — подумал он.
Дойдя до своей площадки, Кэрол резко остановилась, вынудив Пеллэма остаться на ступеньке ниже. Короткая пауза. Кэрол колебалась в раздумье. Затем она обернулась. Их лица оказались на одном уровне. Кэрол поцеловала Пеллэма в губы. Его руки скользнули по ее плечам, спине, и он ощутил разгорающееся внутри пламя. Привлек молодую женщину к себе.
— Turiam pog, — прошептала Кэрол, снова целуя его взасос.
Рассмеявшись, Пеллэм вопросительно поднял брови.
— Это по-гэльски. Догадайся сам, что это значит.
— Лучше не буду.
— «Поцелуй меня», — перевела она.
— Хорошо, — сказал он, выполняя ее просьбу. — Ну а теперь, что же это все-таки значит?
— Нет-нет, — рассмеялась Кэрол. — Именно это и значит.
Хихикнув словно школьница, она шагнула к двери, ближайшей к лестнице. Они снова поцеловались. Кэрол достала ключи.
Пеллэм поймал себя на том, что критически присматривается к ней. Когда она нагнулась вперед, без очков, прищурившись, чтобы разглядеть замочную скважину, он увидел Кэрол Вайандотт, совсем не похожую на каменного, деловитого работника службы социального обеспечения с Таймс-сквер. Пеллэм увидел ожерелье из искусственного жемчуга, блузку с темными пятнами пота под мышками, дешевый хлопчатобумажный бюстгальтер, складки жира на шее, которые не рассосет никакой «гербалайф». Вечера молодой женщины заполнены сиденьем перед телевизором, ее комната завалена гламурными журналами и пустыми банками из-под диетической «Пепси-колы», а в гардеробе у нее больше хлопчатобумажных носков, чем черных трусиков. А приглашая гостей на кухню, Кэрол машинально убирает с глаз упаковки сдобных булочек — инстинкт полной женщины.