Но некого было вешать, никто крамольной мысли не высказывал, а добрые и лёгкие отношения между Кешей, Гешей и Кинескопом (надо было подчеркнуть — истинно приятельские отношения) доказывали непреложно, что возраст тут ни при чём. Так считал Кеша. Так, по-видимому, считал и Кинескоп.
Правда, Кешу несколько удивляла склонность Кинескопа к «высокому штилю». Ну, в самом деле: души у него непременно загубленные, страдания непомерные, тайны великие. Получается, что в мире духов все дела, чувства или помыслы носят характер экстремальный, как бы определил научно подкованный Геша. Так ли это? Нет, конечно, мудрит Кинескоп. Ох и влияют же на него телепередачи! И на характер влияют, и на речь! И заметим к слову, не самые лучшие телепередачи…
Кстати, у него — работа, а у Тольки Баранова что? Его мать Кешиной жаловалась, что ребёнка от телевизора за уши не оттащишь. Уши у Тольки — как два репродуктора. Только репродукторы передают, а Баранов принимает. А потом уже передаёт одноклассникам, сразу готовыми блоками передаёт — как услышал. Во дворе, на перемене, даже у доски на уроке. Так что Кинескоп — невинная жертва, нечего его зря осуждать…
Но всё-таки почему тайна обязательно великая? Кеша думал о том изо всех сил, но ничего придумать не смог. И решил спросить Кинескопа.
— Кинескоп, — сказал он, и все даже вздрогнули, потому что молчали, сидели тихонько, ждали телефонного звонка, боялись нарушить тишину. А Кешка не забоялся. И правильно сделал: как будто они и так звонка не услышат… — Кинескоп, — повторил Кешка, — а почему тайна — великая?
— Все тайны духов — великие, — отрезал Кинескоп, но Кеша этим объяснением не удовлетворился.
— Так-таки все?
— Так-таки все.
— И нет более великих и менее великих?
— Нет.
— А то, что ты от бабы Вериной пыли кашляешь — тайна?
Тут Кинескоп не сразу ответил, а сначала поразмыслил немного. Но потом сказал уверенно:
— Тайна.
— Почему?
— Дух не должен обращать внимание на мелочи жизни. Тем более человеческие. Плохой пример для других.
— А раз тайна, то великая?
— Великая, — отрезал Кинескоп, — но частного порядка.
— Ага, — сказал дотошный Кеша, — есть великие тайны частного порядка, а есть общечеловеческие. То есть общедуховные. Так?
— Так, — сказал Кинескоп.
— А как разделить тайны на частные и общие? Это же всё субъективно…
— Отстань от меня, — рассвирепел Кинескоп. — Мне сказали, что это великая тайна, а сам я — дух маленький, ничего решать не могу.
— Кто же тебе сказал про тайну?
Кинескоп огляделся по сторонам, будто искал кого-то постороннего в комнате, не нашёл, конечно, прошептал значительно:
— Он…
— Итэдэ-Итэпэ? — спросил Кеша.
И тут же, как и раньше, мелькнула в воздухе синяя молния, мелькнула и пропала, оставив после себя кисловатый запах озона. Кинескоп закрылся пледом с головой, поджал ноги. А братья-близнецы задрожали у себя на столе, зажмурились, и даже волосы у них дыбом встали.
Кинескоп выглянул из-под пледа, осмотрелся и прошипел:
— Трепло! Я тебе что говорил? Не повторяй это имя.
— В самом деле, Кешка, — сказал Геша, — ты же видишь, что происходит?
— Ничего не происходит, — хорохорился Кеша, — обыкновенные физические явления.
— Не очень-то они обыкновенные, — заметил Геша и, переводя разговор с неприятной для духов темы, спросил: — Как ты думаешь, может, стоит в милицию сообщить?
— О чём? — не понял Кеша.
— О Сомове с Витькой.
— Ты что? Они там над тобой посмеются, и только.
— Иван Николаевич не будет смеяться.
Иван Николаевич был оперативным уполномоченным отделения милиции и часто заходил к ним во двор, разговаривал с жильцами, интересовался житьём-бытьём. Он и Кешу с Гешей знал, всегда здоровался с ними, как со взрослыми — за руку, про отметки спрашивал. Хороший был мужик Иван Николаевич.
— Смеяться он не будет, — согласился Кеша, — но дело у нас заберёт.
Он так и сказал — «дело», как будто был следователем прокуратуры или инспектором уголовного розыска.
— Заберёт, — грустно подтвердил Геша. — А будем самовольничать — нам же попадёт.
— Нет, брат, — сказал Кеша, — мы это дело доведём до конца и преподнесём его Ивану Николаевичу на блюдечке с голубой каёмочкой.
— Как это — на блюдечке? — не поняли братья.
— Цитата, — отмахнулся Кеша, — из «Золотого телёнка». Книги надо читать.
— У нас нету, — грустно сказали братья.
— У меня есть. Возьмите. Но только аккуратно!
— Мы аккуратно, — расцвели братья. — Мы её в газету завернём.
И в это время звякнул телефон.
Он звякнул так же коротко и тихо, как тогда — у Кеши в квартире. Кинескоп встрепенулся, отбросил плед, подбежал к телефону.
— Алё, — сказал он в трубку. — Ну, я, я, кто же ещё… Звонил, говоришь? И что говорил?.. Ага… Ага… Ага… Понял тебя. Молодец, Говорун… Нет, не бросай. Продолжай слушать… Если что услышишь, тут же сообщай… Я буду дежурить у телефона… Да никто больше не подойдёт, трус ты несчастный!.. И Водяному передай: пусть далеко не отлучается. Всё. — И Кинескоп повесил трубку.
— Ну что? — в один голос спросили Кеша и Геша, подражая близнецам.
— Звонил Витька. Сомов назвал ему адрес и номер автомобиля. Адрес такой: Арбат, дом номер семь. Автомобиль «Волга» ММФ 42–88. Запишите…
Геша схватил со стола лист бумаги и шариковую ручку.
— Чья машина? — спросил он.
— Профессора Пичугина.
— А дух в ней есть?
— Есть, вестимо. У хорошей вещи и дух хорошо себя чувствует. А профессор к машине с заботой относится, вот духу и привольно: есть где развернуться.
— Привольно ему будет, когда Витька какой-нибудь жиклёр сопрёт, — мрачно сказал Кеша.
А Геша вздохнул безнадёжно: ничем не помочь технически безграмотному другу.
— Что за чушь ты несёшь, Кешка? Какой жиклёр? Его и украсть-то нельзя, надо двигатель разбирать.
— А что именно Витька сопрёт?
— Сомов сказал: «На твоё усмотрение, подороже».
— И когда Витька пойдёт на дело?
— В двадцать три ноль-ноль.
— Ужасно! — воскликнул Геша.
И Кеша тоже воскликнул: