Плохо то, что, кроме Кешиного отца, никто их по имени-отчеству не называет. А тот называет. Вежливо и с достоинством. Вот как сейчас.

— Иннокентий Сергеевич, не разделите ли нашу трапезу?

Тут и отвечать надо соответственно: «Отчего же не разделить? Премного благодарен».

И даже надоевший творог кажется гениальным творением кулинарии: всё зависит от того, как к нему подойти.

— Состоится ли запуск КГ-1, интересуюсь с почтением? — Это отец из-за «Советского спорта» выглянул.

— Всенепременно. — Кеша поднатуживается и вспоминает ещё одно «великосветское» выражение: «наипрекраснейшим манером».

Отец хмыкает и закрывается «Спортом», а мать говорит, нарушая заданный стиль:

— Ешь аккуратно, всё на скатерть роняешь… Сил моих нету!

Склонность матери к гиперболизации невероятна: если бы Кеша ронял на скатерть всё, то что бы, интересно, он ел? А десяток творожных крошек не в счёт, мелочи быта. Кеша собирает их в ладошку, высыпает в тарелку.

— Благодарствую. — Он не выходит из стиля. — Позвольте откланяться?

— Позволяем, — говорит мать.

И Кеша бежит к двери, крича на ходу:

— Папка, ты не уходи никуда! В двенадцать, помнишь?

Хлопает дверь — и вниз с шестого этажа.

Бежать по лестнице можно по-разному. Можно через ступеньку — способ проверенный и довольно тривиальный. Можно через две — тоже часто встречающийся в практике способ. Но если левой рукой опираться на перила, то можно прыгать сразу через несколько ступенек. Кешин рекорд — пять. Гешка однажды прыгнул через семь, но сам своего рекорда больше не повторил. А у Кеши всё стабильно: не один раз через пять ступенек, а всё время, до двери подъезда, махом через порог, и бег с препятствиями окончен. Дальше начинается бег по пересечённой местности, а с кроссом у Кеши полный порядок, тут он даже Гешу с его семью ступеньками обставит как миленького.

Геша ждёт Кешу на лавочке у подъезда, сидит пригорюнившись, прижимая к груди КГ-1, завёрнутый в чистую простыню. У Кеши возникает сильное подозрение, что простыню Геша стащил у бабки: это хорошая индийская простыня с цветочками, новая, крахмальная. Геша качает модель, как мать любимого ребёнка, только колыбельную не поёт. Кеша садится рядом:

— Ты чего раскис?

Несмотря на общее марсианское имя, Кеша и Геша абсолютно не похожи друг на друга. В их дружбе проявляется всесильный закон единства противоположностей. Кеша рыж, коренаст, шумен. Геша — чёрен, щупловат, тих. Геша типичный интеллигентный ребёнок. Ему бы скрипку в руки, на шею бант и: «А сейчас, товарищи, юный вундеркинд Геннадий Седых, тринадцати лет, исполнит полонез Огинского!» Но нет, не исполнит: слуха у Геши нет. У него нет ни слуха, ни голоса, но он любит петь и поёт всё без разбору.

Геша всегда несколько томен и грустен: он считает, что это ему идёт. Он поднимает воротник школьной курточки, скрещивает руки на груди, прислоняется к стенке. Он мыслит, не тревожьте его. Может быть, он пишет стихи? Опять-таки нет: за свою жизнь Геша сочинил лишь одно двустишие такого сомнительного содержания: «А у Кешки, а у Кешки не голова, а головешка», в коем намекал на цвет волос своего друга, за что и был бит другом.

У интеллигентного Гешки была одна, на взгляд бабушки, ужасная страсть: он любил паять. То есть не просто паять — кастрюли там и чайники. Нет, он паял схемы.

Это красиво звучит — паять схемы. Геша паял схемы радиоприёмников, припаивал конденсаторы, сопротивления, полупроводники всякие, потом укладывал всё это в пластмассовый корпус, купленный на нетрудовые доходы в магазине «Пионер», что на улице Горького, и поворачивал колёсико, которое должно было включить этот приёмник, дать ему голос или просто звук. Вы думаете, звука не было? Звук был, и в этом-то и заключалась великая сила Геши: его приёмники всегда работали, и работали не хуже магазинных.

Конечно, у него валялось дома два-три приемничка, ещё не доведённых до совершенства. А остальные давно нашли своих хозяев: Геша был щедр и раздаривал поделки друзьям. Он дарил их, грустно улыбаясь, просто запихивал в руки: «Берите, берите, мне не нужно, я ещё сделаю».

Например, у Кеши имелось восемь разноцветных коробочек, до отказа набитых радиодеталями. Коробочки принимали «Маяк» и прочие программы с музыкой и песнями, которые не умел, но любил исполнять безголосый Геша. А Кеша, напротив, исполнял их с некоторым умением.

У Кеши, конечно, внешность не тянула на высокую интеллигентность. Таких, как Кеша, снимают для книг о детском питании, что в раннем детстве с ним и произошло: какой-то залётный фотограф, знакомый отца, щёлкнул его своим «никоном» и поместил в журнале «Здоровье» с зовущей надписью: «Он ест манную кашу».

К слову сказать, Кеша действительно ел манную кашу. И что самое ужасное, он писал стихи. И стихи эти печатались. Правда, пока лишь в стенной газете, но вы же сами знаете, как трудно начинают великие…

В довершение ко всему перечисленному Кеша не умел паять. Когда дело доходило до молотка, рубанка или паяльника, таланты Кеши заканчивались. Нет, он не был мастером и даже не мог быть подмастерьем. Но зато он умел руководить и вдохновлять.

И Геша высоко ценил это довольно распространённое среди человечества умение. Геша говорил, что в присутствии Кеши ему гораздо лучше работается.

Модель КГ-1 была сработана Гешей как раз в присутствии Кеши. Кеша скромно хотел зачеркнуть букву «К» на фюзеляже самолёта, но друг воспротивился.

— Я без тебя бы сто лет возился…

А так сто лет сжались до размеров недели, и вот вам финал: запуск модели на пустыре возле детских песочниц. Финал — это торжество, а Геша был грустен…

— Ты чего раскис? — повторил Кеша, потому что видел, что Гешка действительно чем-то всерьёз расстроен.

— Плакали наши испытания.

— Это почему?

— Козлятники победили.

— Когда?

— Почём я знаю? Сегодня утром, наверно…

Кеша посмотрел на пустырь. Рядом с песочницами стоял крепко врытый в землю двумя ногами-столбами зелёный стол, стол-великан, могучий плацдарм для домино. И плацдарм этот был занят прочно и, видимо, навсегда. Козлятники действительно победили.

Глава вторая КЕША, ГЕША И КОЗЛЯТНИКИ

— Где же теперь в футбол играть? — растерянно спросил Кеша.

Известно, в минуту растерянности на ум приходят самые что ни на есть нелепейшие мысли. Ну, спрашивается, при чём здесь футбол, когда на руках у Геши модель нелетанная, неиспытанная, можно сказать, ещё не родившаяся? Поэтому Геша и сказал саркастически: